Марианна Грубер - Промежуточная станция

— Я прошу снисхождения у господина бригадефюрера, ведь я приехала с Севера, а там все всегда запрещалось, кроме того, на что было прямое разрешение. Даже снять трубку я сначала не отважилась; я обязательно наверстаю упущенное время.

— Хорошо, хорошо. — Голос бригадефюрера зазвучал дружелюбно. — Жду вас у себя.

Мария подумала о фотоэлементах, преграждающих дорогу, но он уже повесил трубку. Она вышла в коридор и долго шла по нему, пока не добралась до поворота. Там начинался спуск в подвал. Фотоэлемент был отключен, открыты были и две следующие двери. Рыжеволосая женщина, которую Мария видела здесь вчера, вышла ей навстречу, бросив на нее презрительный взгляд. Ее сопровождали грузчики с большими коробками. Женщина отдавала приказания движением руки и кивком головы. Мария почтительно поздоровалась, прижалась к стенке, затем проскользнула на склад. И там она увидела нескольких рабочих, выносивших из помещения коробки. Она попыталась разминуться с ними, заблудилась среди полок и в конце концов вынуждена была спросить у одного из них, как ей пройти к жилым помещениям чиновников.

— Учреждение с каждым днем кажется мне все огромней, — сказала она бригадефюреру, добравшись наконец-то до цели.

— Каждый день вы знакомитесь со все новыми помещениями. Впрочем, мы в самом деле разрастаемся. Работы все прибавляется, аппарат растет.

— Иногда кажется, что здесь поместился бы целый город.

— В определенном смысле в этом заключается наша цель, если вы имеете в виду, что забота и надзор государства включает в себя всех и вся и что никто не вправе оказаться вне пределов этой заботы. — Он снова посмотрел на нее ненавистным ей взглядом и приказал идти в его комнату. Мария не шелохнулась.

— В чем дело? — спросил он.

— Я ожидаю ваших разъяснений.

— Моих разъяснений? — Бригадефюрер засмеялся. — Неплохая идея. Вы хотите, чтобы и в этом смысле вам давали разъяснения?

Мария глядела на незастланную постель.

— Так будет каждый день?

— Каждый день? Вы переоцениваете мой интерес к вам. Не каждый день, и не все время.

— Я хотела спросить: это часть моих обязанностей?

— Это часть ваших обязанностей до тех пор, пока я хочу, чтобы это было частью ваших обязанностей.

Это было ее обязанностью, как обязательства перед детьми, которые однажды покинут ее дом, как обязательства перед Роландом, которого больше не было с ней. Она склонила голову, вошла в комнату, расстегнула блузку и медленно стянула с себя юбку. Когда она осторожно снимала чулки, чтобы не наделать затяжек, бригадефюрер опрокинул ее на постель и сразу же овладел ею.

— Не надо так пугаться, — сказал он. — Мы же оба из плоти и крови.

В полдень он отпустил ее домой, выдав пальтишки для детей и освободив от службы внешнего наблюдения до тех пор, пока у нее не пройдет простуда. Ей нужно приходить на службу только в первую половину дня, чтобы разобрать дела и корреспонденцию, а заодно получше познакомиться с порядками в Учреждении.

«Ему нужен предлог», — подумала Мария. Почти бегом она покинула здание и только подойдя к собору перешла на более спокойный шаг. Перед «Закусочной Чарли» ее вновь настиг приступ кашля. Она в изнеможении прислонилась к стене у входа. Какая-то женщина остановилась возле нее и спросила, не нужна ли помощь. Марии недоставало воздуха, чтобы ответить, и она только молча замотала головой. Нельзя, чтобы твое поведение бросалось людям в глаза. Она заставила себя сдвинуться с места. Дома, на кухне, она вымылась, растерев кожу докрасна. А что, если она забеременеет от этого человека? Она попыталась представить себе, что станет делать тогда. Может быть, в этом было особое отличие: иметь ребенка от чиновника Учреждения? А Роланд, что же Роланд? Коробка, которую дал ей бригадефюрер, стояла на комоде, и Мария положила в нее детские пальтишки, принесенные сегодня.

Перед ее глазами вновь возникли большая белоснежная постель и лицо бригадефюрера, заставившего смотреть на него, смотреть все время, так что ей не удавалось думать о чем-то другом. Когда он наконец закрыл глаза, она подумала, что скоро все кончится, но спустя короткое время все началось сначала. Этот человек — и она с ним в одной постели. Мария взяла коробку и опрокинула вверх дном.

Посмотри, чем ты обладаешь, если ты чем-то обладаешь, на что ты способна, чтобы объяснить себе, ради чего ты сделала то, что сделала, если однажды… «Упаси Бог, — подумала она, — когда-нибудь кому-то что-то объяснять». Она принялась сортировать вещи, лежавшие на полу. Детскую одежду свалила в одну кучу, вокруг разложила остальное: духи и лосьон, радиоприемник, посуду и столовые приборы. Затем, так и не накинув на себя никакой одежды, она, совершенно обнаженная, уселась прямо на полу, широко расставив ноги, взяла в руки кухонный нож и стала рассматривать себя.

Неожиданно открылась дверь и вошла Тереза.

— Я видела, как ты шла домой, и подменилась на работе. Тебя шатало, и я решила, что тебе опять плохо. — Она замолчала. — Что ты делаешь? Почему сидишь голая? Да еще под открытым окном?

Мария схватила башмак и начала хлестать им по своему телу.

— Дети — великое благо, так все говорят, — кричала она, — а если они — непростительная неосторожность? За все, за все надо платить.

Тереза беспомощно глядела на Марию, бьющуюся в истерике, пытаясь успокоить тихими, ласковыми словами. Наконец Тереза крепко обхватила ее руками, отняла башмак и швырнула его под стол. Мария с громким кашлем повалилась навзничь, прижав к лицу лезвие ножа.

— Если я полосну ножом, вот так, от верхней губы до подбородка, я ведь стану уродиной? — спросила она.

— Это правда, что говорят о женщинах, работающих в Учреждении, будто они… Ты с ним спишь?

— Вчера, сегодня, может быть, всю следующую неделю. По утрам.

Тереза отволокла Марию на постель.

— У них за все одна цена. Куда ни пойди. Безразлично, где ты живешь, платить все равно придется.

— Роланд, — произнесла Мария. — Ты понимаешь? Я думаю о Роланде. Он все время не идет у меня из головы. Можно наплевать на себя. Можно торговать собой, если на то есть желание или уверенность, что поступаешь правильно. Можно сойти с ума и желать себе смерти, но я ничего не делаю по этим причинам.

— Роланд тебе ничего не скажет, господин инженер всегда прикидывался, будто знает, как устраивать жизнь. То, что он сделал, — хуже, чем ложь или обман. Если бы он не ушел! Да еще молча. Просто-напросто ушел. А ты обязана с этим свыкнуться. Пусть теперь он свыкнется с мыслью, что тебе приходится пробиваться с чужой помощью. К тому же я совершенно уверена, что он тоже…

— Разве это имеет значение? Бригадефюрер спросил меня как-то, не делим ли мы с тобой Джона в постели. Когда его нет в кабинете, он ждет меня внизу, в подвале, и он ждет, чтобы я…