Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год

В обладающей 24-дюймовым зеркальным телескопом обсерватории Повиса есть небольшой пост космической безопасности. Брайан и Титания подружатся с тамошними учеными, и Брайан сможет давать им советы и консультировать. Он известный и очень уважаемый астроном. А школьных экскурсий пенсионеру можно с легкостью избежать.

Титания увидела, что прялка катится на нее, грохоча деревянными спицами, и взвизгнула, словно к ней приближалась блуждающая ракета, наводящаяся на тепло. Титания закричала:

– Давай, давай! Почему бы не разломать все мои милые вещицы! Ты просто хулиган!

– Нечего было заводить драчливую мебель, женщина! – завопил в ответ Брайан.

– Неудивительно, что Ева спятила и живет в комнате совсем без мебели! Это ты ее до такого довел!

К удивлению любовницы Брайан просочился между тесно стоящими вещами, снял с шезлонга пару коробок, лег и принялся всхлипывать.

Титания была ошеломлена такой пораженческой реакцией и воспользовалась слабиной:

– Прости, Брайан, но я не могу дальше так жить. Я хочу обустроиться в доме с предназначенными для жилья комнатами. Генри Торо, возможно, и был счастлив ютиться в хижине посреди леса – флаг ему в руки и барабан на шею, но я хочу поселиться в цивилизованном доме. В твоем доме.

Теперь она говорила умоляющим тоном. Романтический медовый месяц вдвоем в сообщающихся сараях давно закончился, и теперь Титания ждала, что они заживут как разумная пара в комфортных условиях.

– Ты же знаешь, что мы не можем поселиться в моем доме. Ева это не одобрит, – всхлипнул Брайан.

Титания почувствовала, будто в ее голове что-то щелкнуло – включилась остервенелая турбо-ревность.

– Мне надоело слушать о Еве, и я ненавижу сараи! Я больше ни минуты здесь не выдержу!

– Отлично, вот и отправляйся домой к Гаю гребаному Горилле! – заорал Брайан.

– Ты же знаешь, я не могу пойти домой! – крикнула Титания. – Гай сдал наш дом вьетнамским фермерам-коноплеводам!

Она выбежала из сарая, промчалась по газону и ворвалась в дом.

Брайан вообразил, как Титания пробегает насквозь через дом, выскакивает на улицу и продолжает нестись по Боулинг-Грин-роуд, потом заворачивает за угол и мчится без оглядки по садам, переулкам, проселочным дорогам, вьющимся по холмам тропинкам все дальше и дальше, и дальше.

Брайан мечтал, чтобы Титания исчезла, просто исчезла.

Александр тихо вышел из террасированного домика матери на Джейн-стрит. Лучше ее не будить: мать бы спросила, куда он идет, а ему не хотелось ей говорить.

Он нервничал, оставляя детей на попечении бабушки – теперь она слишком ослабла, чтобы забирать их из школы, и, будучи человеком старой закалки, не проявляла сочувствия, если Томас кричал, увидев плохой сон, а Венера звала маму.

Александр крался по тротуару, а когда вышел за пределы слышимости, прибавил шагу. По прохладному ночному воздуху и слабому гнилостному запаху он чуял, что осень готовится вступить в свои права.

Улицы безмолвствовали, машины дремали вдоль бордюров.

У Александра было три мили на то, чтобы отрепетировать слова, которые он собирался сказать Еве об их отношениях. Хотя, пожалуй, сначала следует установить, а есть ли у них отношения…

Давным-давно, вернувшись из Чартерхауса с чужим аристократическим акцентом, над которым смеялась даже его мать, Александр проводил долгие часы в комнате со стареньким магнитофоном, пытаясь минимизировать свои протяжные гласные и расслабить челюсть. Он старался держаться подальше от местных уличных банд, Команды Нортенгерского аббатства и Парней из Мэнсфилд-парка. Александр задумался, представился бы мистер Дарси более или менее привлекательным глазам мисс Беннет, если бы прошелся по бальному залу с выглядывающей над поясом приспущенных мешковатых джинсов задницей с ярлыком от нижнего белья «Кельвин Кляйн»?

Александр слышал лишь собственные шаги, эхо которых отдавалось по улицам в неверном лунном свете.

Затем раздался шум приближающейся машины с несущимся из колонок на полную громкость гангстерским рэпом. Александр повернулся, чтобы посмотреть, как старенький бумер проезжает мимо. Четверо белых, коротко стриженные, накачанные. В багажнике – спортивные снаряды. Тачка остановилась прямо перед ним.

Александр подобрался и, надеясь казаться дружелюбным, поздоровался:

– Добрый вечер, ребята.

Водитель машины прогнусавил пассажиру на переднем сиденье:

– Окажи услугу, Роббо, достань из багажника ящик с инструментами, а?

Александру эти слова не понравились. Для защиты он располагал только своим армейским швейцарским ножом, но ко времени, когда отыщется подходящее лезвие…

– Что ж, засим желаю вам спокойной ночи, – сказал он. От страха его уличный акцент испарился, сменившись идеальным английским Чартерхауса.

Четверка рассмеялась, но невесело. По знаку водителя двое оставшихся пассажиров вслед за ним вылезли из машины.

– Милые косички, – похвалил заводила. – Давно их таскаешь?

– Семнадцать лет, – ответил Александр, прикидывая, сумеет ли убежать от хулиганов, хотя колени уже начинали подгибаться.

– Небось, враз полегчает, если их обрезать, а? Отхватить эти мерзкие грязные патлы, свисающие на спину.

Внезапно трое парней сбили Александра с ног, сноровисто, словно уже так делали. Один сел ему на грудь, двое других держали ноги.

Александр заставил себя расслабиться: он по опыту знал, что любое сопротивление приведет к избиению.

* * *

Он вошел в дом Евы, открыв дверь ключом, полученным из ее рук. Снял обувь и понес ее наверх вместе с отрезанными дредами.

Когда он добрался до площадки, Ева спросила:

– Кто там?

Александр тихо приблизился к ее комнате и отозвался:

– Я.

– Можешь включить свет? – попросила она.

– Нет, я хочу полежать рядом с тобой в темноте. Как раньше.

Ева подняла глаза на луну.

– Человек на луне что-то сделал со своим лицом.

– Ботокс, – предположил Александр.

Ева засмеялась, но Александр не поддался веселью.

Ева повернулась к нему и заметила, что дредов больше нет.

– Зачем ты подстригся?

– Это не я.

Ева обняла его.

Александр, одеревеневший от ярости, спросил:

– Что является самым важным человеческим качеством, которое на пользу всем людям? Даже ублюдкам, отчекрыжившим мне волосы.

Ева подумала над ответом, гладя Александра по голове, и наконец сказала:

– Доброта. Или это слишком просто?

– Нет, пусть будет просто доброта, я за.

* * *

Незадолго до рассвета он позволил Еве подровнять ему оставшиеся волосы. Когда она закончила, Александр вздохнул:

– Теперь я знаю, как чувствовал себя Самсон. Я уже не такой как прежде, Ева. – На какое-то время он задумался о том, что для него важно, а затем добавил: – Все мы – дураки, гении, попрошайки, отличники… Всем нам нужно любить, и чтобы любили нас. А когда любовь взаимна – аллилуйя! Если человеку удается прожить жизнь, избежав унижения, он благословенен. Я так не смог – меня унизили те, кого я даже не знаю. В дредах заключался весь я. С ними я мог противостоять лицом к лицу чему угодно. Они являлись визуальным символом моей гордости за нашу историю. И, знаешь, когда дети были маленькими, они часто качались на моих дредах. Мыть и переплетать их я разрешал только жене, но мог бы позволить и тебе. Думая о старости, я всегда представлял себя с белыми дредами, длинными белыми дредами. На пляже в Тобаго. Закат, словно на картинке в туристическом буклете. Ты в отеле, смываешь с волос песок и конфетти. Ева, пожалуйста, вставай с постели, ты нужна мне.