Николай Веревочкин - Городской леший, или Ероха без подвоха

Стоя с поднятой рукой перед зеркалом, Мамонтов, сдавив ногтями хоботок, извлек из себя паразита. Он никогда не подстригал ногти коротко, полагая, что от их определенной длины зависит чувствительность пальцев, столь необходимая художнику. Ногти для него служили природным инструментом. Положив клеща в полиэтиленовый пакетик, Мамонтов снова встал под душ, с досадой размышляя о предстоящем визите к врачу.

После купания достал с книжной полки «Популярную медицинскую энциклопедию» и прилег на диван. Прочитав «Энцефалит — воспаление головного мозга — инфекционное заболевание, возникающее вследствие проникновения болезнетворных микроорганизмов в мозг», он зевнул и безмятежно уснул.

Проснулся с температурой.

Через час он сидел перед пожилой и суровой, как офицер контрразведки, врачихой, исповедовался и вопрошал с дрожью в голосе:

— Доктор, какова вероятность заболеть энцефалитом?

— Все может быть, — сказала врач возмутительно спокойным тоном без капли сочувствия, — может быть клещевой энцефалит, а может быть и геморрагическая лихорадка. Чего гадать. Давайте вашего клеща. Проведем анализ — узнаем.

Мамонтов сунул руку в карман и побледнел:

— Доктор, его нет. Украли.

Врачиха с холодным подозрением посмотрела в глаза Мамонтова:

— О чем вы говорите? Кому нужен ваш клещ?

— Его в троллейбусе вместе с кошельком украли. И с удостоверением личности. Не говоря уже о деньгах.

— Боже мой, боже мой, — вздохнула врачиха, — в какое время живем! Уже и иксодных клещей воруют. Клеща-то вы хоть умертвили?

— А надо было?

— Для анализа безразлично, а вот у того, кто украл ваш кошелек, могут быть проблемы.

И она стала задавать чрезвычайно неприятные вопросы: есть ли температура, головная боль, чувствуете ли возбуждение или торможение? Рвота уже была? А судороги, непроизвольные подергивания, напряжение в мышцах затылка? Глотание не нарушено? А дыхание?

Между тем противоречивые желания волновали Мамонтова. С одной стороны, ему хотелось, чтобы укусивший его и похищенный вместе с кошельком клещ не был заражен энцефалитом. С другой стороны, хорошо было бы, если бы этот клещ впился в вора и на этот раз был бы не таким безобидным.

— Явных симптомов нет, — как бы с сожалением сказала врачиха, — но, тем не менее, я вынуждена назначить вам курс лечения.

На другой день Мамонтов снял в банкомате деньги на лечение, купил новый кошелек, но по пути в поликлинику решил зайти в полицию — заявлять о пропавшем удостоверении личности. Казалось, ничего не может отвлечь его от мрачных мыслей.

Но с газетного развала на Мамонтова смотрели лица его бывшей жены.

Надо сказать, что газет Мамонтов не читал уже лет десять. С тех пор как понял: единственное их предназначение — поддерживать собственное существование. Газеты торговали новостями, как дешевой водкой, наркотиками, попкорном. Всем, что купят. Если новостей, пользующихся спросом, не было, их быстро готовили по старым рецептам: берется знаменитость, добавляется скандал, перемешивается и выкладывается на первой полосе. Съедят.

Покупать такие газеты — заранее соглашаться с мнением о тебе, как о представителе быдла. Впрочем, судя по тиражам особо популярных газет, многих это мнение не оскорбляло.

«Алена Папашина разбилась в подаренном автомобиле стоимостью 360 000 долларов».

«Жена и сын сгорели в новеньком джипе. Муж безутешен».

«Молодая. Успешная. Мертвая».

Мамонтов купил газету, первую полосу которой занимала фотография: Алена, стоя на коленях, поправляла шарф мальчику.

Он впервые видел малыша. Но не мог не узнать. Она обманывала. Это был его сын.

Потому они и прятали от него Игорька за крепостными стенами загородного особняка. Нехорошо обижаться на погибшего человека.

Но он обиделся.

Впрочем, что значит — обиделся? Слова лишь скрывают смысл. Ни одного чувства в чистом виде нет. Подобные события поднимают такую волну, такую волну… Поди разберись, что тебя захлестнуло — старая или новая боль? Ностальгия воспоминаний? Незажившая рана ревности? Раскаяние, сожаление, печаль, холодок вечности, который веет от смерти? Все вместе, разом. Да еще многое другое.

И кому нужно в такие минуты разбираться в своих чувствах.

На ногах бы устоять, пережить, не захлебнуться.

Алену было жаль. Но думал Мамонтов только об украденном и убитом сыне.

Оборвалась паутинка, связывающая его с вечностью. И почувствовал он себя безъязыким колоколом, подвешенным на колокольне заброшенной церкви. И ни души вокруг.

Пустота. Без надежды. Без веры.

Лодка без весел. Часы без стрелок. Ружье без курка. Жизнь без смысла.

Только в самоуверенной молодости человек думает, что его предназначение — высокая цель, творчество, наслаждения. Все ерунда. У всех одно простое предназначение — передать жизнь новому человеку, сыну, дочери. И при этом сохранить в чистоте место, где им жить. Прозрачные, как горный воздух, озера и реки, чтобы просматривались до самого дна. Сумрачные леса, полные зверья и тайн… Ну, и где это все?

Оставим человека. Пусть поговорит с самим собой. Вытрясет на ветру душу, выбьет из нее, как из старой ветоши, многолетнюю пыль.

Все в этом мире случайно. Кроме неизбежной смерти, конечно.

Познакомила их ветка клена.

Зимним вечером торопился Мамонтов на открытие своей первой выставки. Не персональной, конечно. Выставлялась лишь одна его работа — «Снегопад в родном городе».

Опаздывал и перешел сначала на скорый шаг, а потом и на бег. Пересекая по диагонали сквер двадцати восьми гвардейцев, он обогнал девушку.

Девушка как девушка. Только шапка на ней такая же, как у него, — ондатровая.

Пробежал мимо, слегка задев локтем ее плечо. На бегу извинился.

Девушка небольшого роста, но храбрая: не только не боялась ходить одна по полуосвещенной аллее, но даже на хруст снега не оглянулась. Идет, пританцовывает. Что интересно, — в валенках. Довольно странно выглядела сибирская обувь в южном городе. Сразу видно — человек без комплексов. Пробежал бы мимо нее Мамонтов, через десять шагов забыл — и никакого влияния на его судьбу она бы не оказала. Как и он на ее.

Но вдруг девушка бросается за ним в погоню. Догоняет. Подпрыгивает. Срывает с головы шапку и убегает.

Какая наглость! Какое коварство — быть такой маленькой, беззащитной и при этом такой злодейкой!

Естественно, Мамонтов бросился преследовать ее. Он — шаг, она — три.

Догнал. Схватил за плечо. А она как завизжит:

— Спасите!

— Ты чего орешь, дура? Хочешь, чтобы милиция прибежала? Тебе же хуже.

— Спасите! Насилуют!

— Размечталась. Нужна ты мне. Отдай шапку.

Снег скрипит. С двух сторон бегут милиционеры и с ходу, лихо закручивают руки Мамонтову за спину.