Мириам Гамбурд - Рассказы

Город, как и всегда прежде, захватил меня сразу. Спустились осенние долгие прозрачные сумерки. В ближневосточных краях вечер длится всего несколько минут. Ночь набрасывается на день, впивается ему в загривок и стремительно пожирает его живое и жаркое тело, что называется, на ходу, как тигр — буйвола в фильмах из жизни животных на телеканале «National Geographic».

Я пьянела от всего вокруг и готова была проявить несвойственную мне уступчивость и простить Парижу то, что Сена вдвое уже Невы, мосты расположены слишком близко друг к другу, а вода в реке осенью темно-желтая. Будто Париж стоит на берегу Янцзы…

В сумерках знаменитая Эйфелева башня подсвечена так, что кажется смонтированной из светящегося ажурного материала: севший на грунт в центре Парижа огромный космический корабль-пришелец. Жилая пятиэтажная за-стройка девятнадцатого века едва достает до его нижнего отсека. В башне неустанно пульсирует и движется вверх-вниз кабинками лифтов грозная, чужая и непредсказуемая жизнь. Башня-ракета подминает под себя пространство и искажает его. Вблизи нее не действуют законы перспективы и топографии. Дворец Трокадеро, который находится на противоположной стороне Сены на вершине одноименного холма, оказывается где-то внизу меж ее опорных пилонов, а должен был бы выситься над ней. И если идти по зелени травяного поля в сторону Ecole Militaire и внезапно оглянуться, чтобы не дать башне прикинуться тем, чем она является на самом деле — детищем от счастливого брака по расчету между эстетикой и математикой, — башня так и увидится прозрачной ящеркой, каких можно лицезреть на стенах наших израильских домов в особенно знойные летние ночи, только не малюткой, а целым ящером — динозавром на четырех устойчивых, широко расставленных могучих лапах, с трапециевидной дырой живота, длинной нелепой шеей вместо туловища и колпачком на почти отсутствующей глупой головке. Вот и сейчас такси спускается с холма Трокадеро к Сене, и Эйфелева башня играет с нами в прятки: появляется то справа, то слева, а то — исчезает вовсе…

Роман с Францией — самый продолжительный из всех моих любовных романов. В нем присутствует все: ожидания, разлуки, недосягаемость, обожествление, надежды, встречи, разочарования, привыкание к иному, по сравнению с воображаемым, лику. Чем не роман?

Правда, присутствие в этой истории в качестве режиссеров-затейников авторитетных советских органов, долгие годы запрещавших девочке-сироте вместе с бабушкой, а затем и мне одной — уже взрослой — выезд из СССР, кладет серую тень досады на любовный трепет, описанный в предыдущем абзаце.

Все мое детство пропахло ароматом свежевыпеченных круассанов, которые ела на завтрак моя французская родня. Этот запах многократно усиливался, пробиваясь сквозь железный занавес. Он не оставлял сомнений: такие запретные сладкие рогалики могли созревать только в раю.

«Телятина — говядина» и «неофашизм» — эти две темы с головой занимали французов, когда, около двадцати лет назад, я впервые посетила страну моих грез. Первая — забастовка потребителей, не удовлетворенных качеством мясных продуктов, вторая — возрождающийся фашизм. Для того, кто знаком с ритуальным отношением французов к еде, не составит труда угадать, какая из двух волновала их больше.

Возрождающийся фашизм заявил о себе взрывом в синагоге на улице Коперника в Париже, где погибло несколько человек. Я пошла тогда на многолюдную демонстрацию протеста в Ницце оказалась в толпе красивых, смуглых, прекрасно щебечущих на французском, хорошо одетых и довольных (без проявления вульгарности) жизнью евреев, выходцев из бывших французских колоний. «Le fascisme ne passera pas!» Рядом со мной шла пожилая женщина: «Вы знаете, деточка, тот же лозунг мы скандировали в тридцатых годах».

Мое внимание всегда приковано к Франции, и я жадно слежу за происходящим там. Мне совсем не безразлично и то, как французы видят нас. Узнать об этом не трудно.

Существует телеканал, финансируемый правительствами Франции и Германии, что позволяет ему работать почти без рекламы. «Арте-культура» — канал, на котором можно увидеть самые новые спектакли, репортажи о выставках, дискуссии на актуальные, исторические, религиозные темы. Почти все — высококачественная продукция. Уже несколько лет передачи «Арте» транслируются на Израиль. Знание французского позволяет мне в полной мере ими наслаждаться. Характеристика канала не будет полной, если не добавить, что «Арте» — это проеврейский и антиизраильский канал.

Обилие фильмов о Катастрофе европейского еврейства, о преследованиях евреев в оккупированной Франции, обзор выходящих в свет книг, исторические экскурсы — все это подается с большой симпатией к евреям.

Совсем иную позицию занимает «Арте» по отношению к израильтянам и Израилю. Арабо-израильский конфликт всегда освещается с позиций арабов. Палестинская тема не сходит с экрана: «Арте» познакомил меня с палестинской кинематографией, о существовании которой я не подозревала, литературой, археологией, обрядами и — самое важное — с вековыми чаяниями арабского народа Палестины. Ни о каком разделе и сосуществовании речи нет. Палестинцы видят Ближний Восток свободным от нашего присутствия, и на «Арте» говорят об этом вполне открыто. У палестинцев есть лица, глаза, полные слез, морщины — свидетельницы горя; израильтяне — это армейские ботинки, затылки, автоматы наперевес. (Заезженный визуальный штамп, но тем вернее он действует на зрителя.)

Примеры «творческого содружества» израильских и немецких режиссеров не редкость. Фильмы-мутанты, плоды таких связей, бичуют Израиль особенно яростно.

К 50-летию образования государства Израиль на «Арте» была показана серия «Израиль — арабы: 50 лет войны», похожая на серию 1-го канала израильского телевидения «Ткума» («Возрождение»). Но если «Ткума», вызвавшая столько порицаний из-за пропалестинской позиции, которую ее авторы обозначили «постсионистской», может быть определена как очень спорная работа, то сериал, показанный на «Арте», — бесспорен в своем стремлении не оставить Израилю права на существование. Эта работа могла бы тоже быть названа «Возрождение», только она проникнута пафосом (это мы стесняемся выглядеть патетичными, но не палестинцы) иного возрождения — палестинского. Молодой Арафат, горящие глаза, лихо заломленная куфия: «Мы создали палестинский народ!» С ним трудно не согласиться — увы, с нашей помощью… Сюрприз ждал меня в конце показа первой серии — фильм оказался продукцией 2-го канала израильского телевидения…

«Арте-культура», таким образом, делает политику. Тем, кто считает, что культура автономна от политики, советую смотреть «Арте» и убедиться в обратном. Палестинцы получили завидную трибуну. Не забывайте, речь идет об одном из лучших каналов европейского телевидения, отражающем и формирующем мышление передовых (без кавычек!) западноевропейских кругов. Больно…