Анастасия Ермакова - Точка радости

Все были одноразово счастливы.

Я заторопилась — подходило время вечерней прогулки с Хвостом. Подошла к Ироиде. Подождала, пока она допоет свою песню.

— До свидания, Ироида Евгеньевна.

— Уже?..

— Мне пора.

— Ну мы же только что начали!

— Начало всегда интереснее, чем конец.

— А неплохая была все-таки идея, — Ироида громко икнула, ткнув пальцем в плечо своего волшебного соседа, — насчет Дед Мороза-то, а?!

Тщательно, обсасывая, выбираю из селедки кости — обещала маме сделать «селедку под шубой». В сотый раз смотрю, как растяпа Женя Лукашин попадает в Ленинград и, трудно приходя в себя от похмелья, легко влюбляется в случайно подвернувшуюся женщину, походя руша надежды на семейное счастье еще двоих людей. Или нет, не так. Добрый и очаровательный Женя Лукашин, напившись до беспамятства и внезапно вырвавшись из обыденности, понимает наконец, что вот она, настоящая судьба, Наденька из Питера, а та, московская, Галя, это так, ерунда, ошибка…

Потом молодая и тонкая Гурченко вместе со своим приятелем надсмехается над старым бюрократом и занудой Огурцовым и звонко поет про «пять минут»…

Салат давно готов и водворен в холодильник.

Нагулявшись с Хвостом по морозной улице, падаю в долгий душный — забыла открыть форточку — сон. Когда открываю глаза, на часах уже шесть вечера. Шесть часов до Нового года.

Надо бы поздравить Пашу с Тонькой. Иду в магазин. Все стены там увешаны гирляндами мигающих огней и мишурой. Продавщицы в белых фартучках нарядно улыбаются. Непонятно от чего поднимается настроение. Вот так всегда бывает: ни с того ни с сего вдруг станет радостно, и захочется всем сделать что-нибудь хорошее, подарить, например, этим улыбчивым продавщицам по шоколадке. Неожиданно моя идея воплощается: подвыпивший дядька дарит им конфеты. Правда, одну коробку на всех.

Покупаю батон колбасы, кусок сыра, курицу гриль, банку маринованных огурцов и бутылку водки для Паши и его подруги. Сегодня можно.

У примагазинных дворняг тоже праздник. Многие отламывают для них небольшой кусочек от своего кажущегося бесконечным новогоднего чуда. Отламываю и я. Батон колбасы моментально исчезает. Приходится вернуться в магазин и купить еще один.

Мороз, наверное, градусов двадцать, если не больше. Окна в машине покрыты толстым слоем жесткого заледеневшего инея. Усердно, так, что начинает болеть рука, орудую скребком. Хвост нетерпеливо переминается на заднем сиденье: скоро поедем?

Поворачиваю ключ в замке зажигания — безрезультатно. Аккумулятор не подает признаков жизни. Может, его вообще нет? Открываю капот и задумчиво осматриваю сложные металлические внутренности. Да нет, вроде на месте. Как, впрочем, и все остальное. Пробую завести снова — результат тот же. Наверное, женщина всматривается в то, что находится под капотом, так же напряженно и бессмысленно, как отчаявшийся философ в так и не открытую им тайну существования.

— Че случилось-то? — веселый поддатый голос принадлежит пузатому мужику в расстегнутой дубленке.

— Да вот, не заводится, аккумулятор сел.

— А-а, это бывает, — машет он рукой, — прикурить, что ль? Вон моя машина-то, щас поближе подъеду.

Его «Ауди» лихо, нос к носу, подъезжает к моей «шестерке».

— Ну, давай, пробуй! — командует мужик.

Получив мощную энергетическую подпитку от своей урчащей иностранной подруги, отечественная колымага наконец заводится.

Спаситель, довольный, тут же отсоединяет провода, убирает в багажник.

— Сразу не глуши, — наставляет он, — поездишь часик-полтора. Усекла?

— Угу. Спасибо, — пытаюсь всучить ему триста рублей.

— Да брось ты, — отмахивается он, — Новый год на носу, а ты тут со своими деньгами!

Благодушествуя, закурил.

— Поезжай тихонько, не гони. Дорога скользкая. В гости, что ли, намылилась?

Чтобы не обидеть, пытаюсь отвечать ему с той же староприятельской интонацией:

— В гости. Одной-то в Новый год сидеть не больно весело…

Мужик растолковывает мой ответ по-своему.

— А ты меня возьми с собой! Тогда уж точно не соскучишься!

— Да я к маме.

— Вот и познакомишь как раз. Замужем?

— Кто — мама?

— Да на хрена мне твоя мама? Ты — замужем?

— Замужем, — поворачиваюсь к нему боком для наглядности.

Но он, похоже, не замечает.

— Жаль, а то бы я ух!

Наконец сигарета вместе с нашим морозным диалогом подходит к концу.

— Спасибо вам большое. Я поеду, мама ждет.

— Ну, валяй. Эй! А как зовут-то?

— Настя.

— Настюха? А меня Санек.

— С наступающим тебя, Санек!

— Тебя тоже, Настюха!

Он бросает в снег мерцающий окурок, и он еще несколько секунд отважно светится там.

— Сиди спокойно. Жди, — говорю Хвосту, — я скоро.

Звоню в Пашину квартиру. Шуршание нетрезвых шагов, вялый, сонный матерок.

Дверь открывает Паша. На сей раз в одних трусах.

— О, племянница приехала! Заходь! Тонька, ты гляди, кто приехал-то!

Меня обдает затхлой волной давнего перегара. Из комнаты доносится Тонькино матершинное приветствие и невнятный телевизионный бубнеж.

— Давай, Настюха, к столу, — как всегда гостеприимно приглашает дядя.

— Вам подарок к Новому году, — вручаю ему пакет с продуктами.

— А когда Новый год-то? — изумляется Паша.

— Сегодня. Как обычно — в двенадцать часов ночи.

— У, е-мое! Чуть не продрыхли! Тонька, вставай, мать твою! К нам племянница приехала!

Паша задумчиво чешет волосатую грудь, потом пытается обнять меня.

— Не надо, Паш.

— Да чего ты? Как неродная прямо.

— Опять пьяный…

— Ну и что? Пьяный не человек, что ли? Ты вот знаешь, почему я пью? Тебе ведь наплевать. И сеструхе тоже. А я… А мне, может, без этого, — показывает на шеренгу пустых водочных бутылок, — и жизни нету… Не справляюсь я с ней, заразой, без этого, понимаешь? Не могу понять, на кой черт мне она…

— А с водкой — можешь понять?

— И с водкой не могу… Но с ней как-то терпимей становится. Знаешь, как заживающая рана. Вроде еще и саднит, но боль уже выносима.

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно. Злишься на меня, да?

— Нет. И сама бы сейчас выпила.

— Ну, так давай! По пятьдесят грамм-то можно! — И вдруг сник: — Я так всегда хотел сына…

— Еще не поздно.

— С кем? С моей лахудрой? С Тонькой?

— Но были ведь и другие женщины.

— Вот именно — были… Ты бы вышла за такого?

Я молчу.

— Вот видишь! А Тонька бы вышла… Потому и живу с ней. Тонька, сволочь, встанешь ты наконец или нет!

— Отстань, козел, — донеслось из комнаты.

— Это она ласково — козел, — пояснил Паша.

— А сволочь — тоже ласково?

— Да ладно тебе, Настюх, ты че такая строгая-то? Давай лучше выпьем!

— Все, Паш, — поцеловала его в щеку, — поехала. Не проспите Новый год!