Виктор Пелевин - Зал поющих кариатид

Он был странным – круговорот бликов и цветных пятен сложился в подобие короткой мультипликации с очень ясным смыслом. Этот смысл не был прямо связан с картинкой, но все равно каким-то образом доходил до сознания.

Лена увидела нечто похожее на окровавленную косточку от вишни. Эта косточка постепенно обросла мякотью, затем кожицей, а потом покрылась длинными белыми пушинками. На концах пушинок стали появляться хрустальные снежинки удивительной красоты – но к этому моменту непонятный плод, на котором они выросли, успел полностью сгнить, и снежинки с печальным звоном осыпались в темноту.

– Ты понимаешь смысл? – спросил богомол.

– Понимаю, – ответила Лена. – Все новое и хорошее у нас обязательно начинается с какого-нибудь мерзкого преступления. И когда новое и хорошее дает свои плоды, мерзкое преступление тоже дает свои плоды, и в результате все смешивается и гибнет. Это что-то невероятно древнее, грустное и неизбежное – здесь всегда так было и будет. А что случится со снежинками?

Богомол показал, и Лене пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя.

– А можно не туда? – спросила она жалобно. – Можно куда-нибудь в другое место?

Цветные блики в глазах богомола погасли.

– Куда ты хочешь? – спросил он.

– Помнишь, ты в самом начале показывал, – ответила Лена. – Там... Как это сказать-то... Такая текущая неподвижность, видно сразу во все стороны, во всем такой покой, и ничего уже не боишься.

– Ты говоришь про мир богомолов, – сказал богомол. – Ты уверена, что хочешь туда?

– Еще бы, – прошептала Лена.

– Чтобы стать богомолом, надо сдать экзамен. Тогда ты сможешь сколько угодно рождаться и умирать в нашем мире.

– Какой экзамен?

– Тебе придется выйти за границы человеческой этики, – ответил богомол.

– Подумаешь, – сказала Лена, – нам не привыкать. Что надо-то?

– В другой раз, – сказал богомол и исчез.

Смена постепенно шла к концу.

Засидевшиеся преферансисты громко матерились каждый раз, когда стол с картами и разграфленным для пульки листом уходил под пол, а потом поднимался, заново накрытый фруктовым великолепием. Даже груша-Громов показал, что тоже владеет боевым НЛП – встав на четвереньки у дыры в полу, он громко кричал туда:

– Пидарасы! Не трогайте карты! Я убью, бля, если еще раз карты смешаете!

Но Ботвиник в этот раз так и не посмотрел на Лену.

Майор в пятнистой форме стоял в углу раздевалки и перематывал ленту с ампулами, делая вид, что считает их по второму разу. Лена давно подозревала, что он специально приходит в раздевалку за полчаса до укола, чтобы глядеть, как она и другие девчонки переодеваются.

Шприц-пистолет торчал из-за пояса его камуфляжных штанов, и Лена поймала себя на крайне неприятной ассоциации по этому поводу. Если бы не дядя Петя, который тоже зачем-то пришел на развод, она потребовала бы помыть шприц-пистолет с мылом, но при начальстве начинать склоку не хотелось.

Дядя Петя был в отличном настроении – он курил сигару, роняя пепел на черную майку с надписью:

Glavnoe Upravlenie CCI

– Девчат, – сказал он, когда майор зарядил шприц-пистолет, – объявление. У Лены сегодня личный эксклюзивный клиент, Михаил Ботвиник.

Лена ждала этих слов, но неожиданно для себя занервничала и бросила банку с малахитовой мазью на лавку.

– Вроде только улетел к себе в Лондон, – продолжал дядя Петя, – и вдруг решил вернуться. Значит, хорошо пела, Лен. Ну или молчала, не знаю. Звонил – будет через два часа.

– Я не пойду, – сказала Лена и заплакала.

Дядя Петя даже не стал делать вид, что принял это всерьез.

– Ты че, Лен, – сказал он лениво, – одурела на всю голову? Ты за один удар на полквартиры заработаешь. И дяде Пете на четверть сотки. Кончай кокетничать. Все хорошо в меру.

– Правда, Лен, – сказала Вера, надевая на голову зеленый абажур парика, – я считаю, ты прыгать от радости должна до потолка. А ты чего-то хандришь. Я б тебе за такого клиента глаза выцарапала. Честно.

Но Лена уже пришла в себя.

– Ладно, – сказала она. – Петь не надо?

– Тебе нет, – ответил дядя Петя. – А девчатам еще как. Вера, за музыку сегодня ты отвечаешь. Давайте не мур этот, а что-нибудь лирическое. Ну или сами решите. Успокоилась?

Вопрос был к Лене.

– Успокоилась, – ответила Лена. – А можно мне сегодня два укола? Для верности?

– Для верности кому? – спросил дядя Петя и хихикнул.

Лена пожала плечами и сделала холодное лицо.

Дядя Петя посмотрел на майора.

– Я за каждую ампулу расписываюсь, – сказал майор. – Число, дата. Хотите, под свою подпись.

– Подпишу, о чем разговор, – согласился дядя Петя. – Видишь, девушка нервничает. Вдруг Михаил Семенович попросит встать богомолом, а она не сможет. Чтоб не оплошать, хе-хе...

Если первый укол всегда напоминал Лене включившийся в затылке прохладный фонтан, второй оказался похож на порыв арктического ветра, который мгновенно превратил всю воду в фонтане в маленькие кристаллики льда. Лена сразу же поняла, что у нее есть вторая пара ног и ухо тьмы. Ощущение было очень отчетливым, и ей потребовалось сосредоточить всю волю, чтобы убедить себя в том, что это обычная после укола соматическая галлюцинация.

– Девчат, – сказала она, пряча вторую пару ног за первой, – вы только не смотрите, когда Ботвиник придет. Ладно?

– Хорошо, – ответила за всех Ася и ободряюще улыбнулась.

Богомол появился перед Леной вскоре после того, как она залезла на тумбу и взялась руками за верхний малахитовый блок. В этот раз его голова была видна гораздо отчетливей, чем обычно, и Лена даже заметила маленькие щербинки на антеннах, которые торчали из области центральных глаз. Зато реальный мир – малахитовый зал и стоящие на тумбах подруги – теперь казался расплывчатым и приблизительным.

Богомол сразу перешел к делу, словно прошлый разговор и не прерывался.

– Чтобы стать одной из нас, – сказал он, – ты должна будешь сделать вот это...

И три его центральных глаза показали Лене мультфильм с жутким, но несомненным содержанием, в то время как два больших фасетчатых глаза внимательно следили за ее реакцией.

Лена была готова к чему угодно, но не к этому.

Теперь она поняла, что богомол имел в виду, когда говорил о выходе за границы человеческой этики. Он, оказывается, ничуть не преувеличивал.

– Никогда, – сказала Лена.

– Я не заставляю, – ответил богомол.

– Нет, – в ужасе повторила Лена. – Этого сделать я не смогу никогда.

– В мире богомолов такие законы.

– Ты хоть понимаешь, что ты сейчас предложил? – спросила Лена. – Ведь это зверство.

– Это не зверство, – ответил богомол веско. – Это насекомство. У нас так принято почти полмиллиарда лет. И не только у богомолов, кстати.