Петер Маргинтер - Барон и рыбы

— Как вы посмотрите, если в таком случае я буду говорить по-французски?

— Я в восторге! Но входите же, прошу.

Дворец был роскошно обставлен в стиле конца девятнадцатого века. Окна скрыты темно-красными бархатными шторами, альковы — бахромчатыми портьерами, бархатные креслица, бархатные скатерти, грандиозные керосиновые лампы на порфировых консолях, пальмы в бронзовых вазонах и множество портретов полногрудых дам в тяжелых золотых рамах. Сочетание темно-красного с золотом создавало беспокойную атмосферу покинутой чертями преисподней, где гаснут все огни. Тонкий запах пачулей и нафталина охранительно витал над солидной роскошью.

— Не правда ли, отвратительно? — извиняющимся тоном заметила хозяйка дворца. — У моего покойного мужа был исключительно дурной вкус. Он был глуп и необразован, зато человек хороший. После его смерти у меня не хватило духа все это выкинуть. Специально держу горничную, чтобы она целый день гонялась за молью.

— И тем не менее?.. — сочувственно спросил Симон.

— Увы, да. Негодные насекомые привыкли к запаху. Но я сама во всем виновата. Разумеется, дом был бы обставлен куда приличнее, если бы для нашего первого совместного визита я не избрала как раз Феррье, чтобы представить жениха Ротшильдам. Это произвело на Томаса неизгладимое впечатление.

Дама проводила Симона в предназначенную ему комнату — средних размеров зал, убранство которого смахивало на парадную гостиную одного из лучших борделей Монте-Карло. Наиболее же великолепной и двусмысленной была грандиозная кровать в виде раковины, в головах которой парочками резвились сатиры с нимфами.

— Маэстро, обед подадут через полчаса, — объявила вдова. — Не угодно ли пока закусить?

Симону было угодно до обеда остаться в одиночестве, он только попросил доставить его вещи, предположительно оставшиеся в коляске. Когда урожденная д'Экьокс покинула его, он снял ботинки, откинул темно-красное парчовое покрывало, скрывавшее дневной порой белоснежное нутро умопомрачительной кровати, и с довольным урчанием погрузился в мягкие пуховики. Опустив голову на скрещенные руки, он тихо-мирно уснул, отреагировав на странное поведение хозяйки пожатием плеч и замечанием «Ну да». Спустя несколько секунд с ложа порока раздался такой хорошо темперированный храп, какой свойственен только довольным всем молодым людям. Он не расслышал, как слуга принес его чемодан, и не услышал, как на цыпочках вошла урожденная д'Экьокс и любопытно над ним склонилась. Сквозь сон ему померещились огромные темные глаза, кружащие над ним, но дама тихонько удалилась, и он вновь, как в черную воронку, погрузился в пучину сна.

В то же самое время барон сидел у Фергюса Маккилли, погрузившись в серьезную беседу. Он широкими мазками набросал картину политической жизни Австрии, жертвой которой пал, попутно упомянув и о потерях: бесценная коллекция, драгоценнейшие экземпляры которой уже давно, должно быть, пожраны выдрами, поместья в Нижней Австрии и Штирии, вилла в Ишле. Остались лишь владения в бывших австрийских землях, несколько виноградников на Бодензее и оливковая роща в Тоскане, от которой мало проку.

Фергюс Маккилли изредка прерывал барона сочувственным или одобрительным ворчанием. Это был здоровенный мускулистый мужчина с могучими челюстями, соображал он медленно, да верно. Все конкретные решения были им отложены до большого семейного торжества, имевшего состояться через неделю в день Святого Лаврентия. Тогда-то, как он сообщил барону, и явится Айвор, Великий Маккилли. Потом поднялся и проводил кузена в покои, предоставленные тому в распоряжение на время пребывания во дворце.

Следующие дни барон посвятил визитам, предаваясь им тем охотнее, что отличная память и безупречное фамильное чутье давали ему возможность отличать друг от друга бесконечных Маккилли, которых он помнил со времени последнего визита или приветствовал как вновь прибывших. Он и Симона частенько брал с собой, пока не заметил, как это ему не по вкусу.

— Мне кажется, Айбель, это не для вас, — констатировал он. — Этот крольчатник действует вам на нервы.

— Хагис {49} 49 хагис — национальное шотландское блюдо, представляющее собой бараний желудок, фаршированный ливером и овсяными хлопьями. и баранина, баранина и хагис, — простонал Симон. — Меня уже тошнит от них.

— О. Ну так оставайтесь у кузины Александрины. Должен признать, у нее кормят лучше всего.

И с тех пор Симон почти не покидал дворца покойного Томаса Маккилли. Он обнаружил в библиотеке иллюстрированное многочисленными офортами издание «Oedipus Aegyptiacus» Афанасия Кирхера {50} 50 Кирхер, Афанасий (Атаназиус, 1602–1680) — немецкий монах-иезуит, профессор математики, философии и восточных языков. Один из образованнейших людей своего времени, талантливый изобретатель и естествоиспытатель. Состоял в переписке со многими светскими и церковными князьями и учеными (в том числе с Лейбницем). Считал алхимические опыты и успехи, в них достигаемые, делом рук дьявола. и читал редкостную книгу с тем большим интересом, чем меньше понимал. Казалось, ему открывается новый мир.

Хозяйку дома он видел почти исключительно только во время трапез — шедевров французской кухни; она и дальше обращалась с ним с изысканной любезностью.

Однажды после обеда Симон сидел со своей книгой на мраморной скамье, стоявшей под сенью жимолости в единственном солнечном уголке сада, и с наслаждением вдыхал влажный аромат тенистой зелени, пронизанной жаркими лучами. Он запутался в особенно многозначительно-непонятном пассаже. Заложив страницу сухим листком, он направился в свою комнату взять записную книжку, в которую заносил подобные достопамятности. Отыскав ее в чемодане, он прихватил еще с ночного столика трубку и кисет и подошел к распахнутому окну. Случайно взгляд его упал на мраморную скамью: грациозно присев на ее краешек, вдова Маккилли раскрыла книгу на титульном листе и довольно улыбалась. Потом она захлопнула книгу — до Симона донеслось звяканье серебряных застежек — украдкой огляделась и удалилась во дворец сквозь боковую дверцу. Человек менее любезный, чем Симон, возможно, и попенял бы вдове на то, что она тайком вынюхивает, что он читает, он же был благодарен за повод спросить ее о происхождении «Oedipus Aegyptiacus».

Но вдова Маккилли опередила его. За ленчем она навела вращавшийся до того вокруг незначительных мелочей разговор на Афанасия Кирхера.

— Меня радует, что вам удалось отыскать среди моих книг ту, что сокращает вам ожидание.

Симон, занятый намазыванием масла на свежайший тост, поднял голову и встретил взгляд ее угольно-черных глаз, сверкавших на сильно напудренном лице подобно многоточию после незавершенного предложения.