Петер Маргинтер - Барон и рыбы

— К моему стыду, вы опередили мою благодарность, а я как раз собирался поблагодарить вас. Я действительно премного вам обязан за разрешение пользоваться вашей бесценной библиотекой.

— Как вы находите Кирхера?

Насупившись, Симон призадумался, как ответить на столь неприятно-прямой вопрос. Он ни в коем случае не хотел разрушить лестного, хотя и не вполне справедливого мнения дамы о своей особе. Не мог же он сознаться, что едва понимает витиеватую латынь старого иезуита, не говоря уже о глубоком проникновении в ее смысл. Одновременно ему страшно интересно было наконец выяснить, с кем же его путают. Раздумывая над следующей фразой и задумчиво намазывая при этом тост икрой, он вспомнил о странном происшествии с вырезывателем силуэтов и спросил себя, нет ли связи между ноябрьским вечером в Вене, когда он познакомился с бароном, и преувеличенной вежливостью вдовы Маккилли. Возможно, тут-то и была та потайная дверь, за которой можно обнаружить двойника.

— Да, так вот о Кирхере: интересная личность, эрудит, — начал он наобум. — Лейбниц {51} 51 Лейбниц, Готфрид Вильгельм (1646–1716) — выдающийся немецкий философ, математик, физик, юрист, исследователь истории и языка, заложивший в своих трудах основы немецкого Просвещения. наоборот. А какое прекрасное издание! Мне нравятся драгоценные старые книги. А в этой прежде всего восхищает единодушие автора и иллюстратора. Потрясающе, насколько тонко штихель {52} 52 штихель — резцовый инструмент, используется в технике гравюры и ксилографии. графика раскрывает подчас столь темный смысл текста: целый мир, школьной премудрости такого и не вообразить.

Перейти от обороны к атаке не удалось, это раздосадовало Симона. Ну, тут на помощь может придти незатейливое наведение разговора на нужную тему.

— Да в конце концов (в концах концов всегда столько всего собирается, что почти всякое относящееся к ним замечание оказывается верным; конец концов регулярно оказывается именно тем общим местом, где кишмя кишат все допустимые истины), в конце-то концов, разве Кирхера занимает не все та же древняя проблема: кто я такой?

Он поднял голову, чтобы откусить тоста, и одновременно открыто и прямо взглянул в глаза вдове.

— Кто я? — повторил он с нажимом. — Кто мы такие?

— Поистине, я в состоянии оценить выпавшую мне на долю честь принимать под моим кровом одного из мудрецов Гелиополиса {53} 53 Гелиополис — древнеегипетский город (II тыс. до н. э.), известный культовыми сооружениями в честь бога солнца Ра. . Сознаюсь, я была потрясена, поняв, кто же скрывается под скромной оболочкой секретаря безумного ихтиолога. Пусть сама я — лишь скромная служительница науки, но я счастлива, что мне дозволено молчать о том, что вам угодно скрывать.

Дама подняла серебряный бокал, из которого имела обыкновение пить бордо:

— Ваше здоровье, мсье!

Он был еще в большем замешательстве, чем прежде. Мудрец Гелиополиса? Это подозрительно отдавало масонством. Следовало уйти в более безобидную сферу.

— Как книга попала к вам? Не могу поверить, что сэр Томас…

— Нет, — весело рассмеялась она. — Нет, разумеется, не Томас! Книга — из личной библиотеки Клода д'Иже, крестного моего дядюшки, Паламеда д'Экьокса.

— Примечательное происхождение!

Симон решил поискать Клода д'Иже в «Who's Who» {54} 54 «Who's Who» — наиболее полный ежегодный биографический справочник в Англии и США. и в Британской Энциклопедии {55} 55 Британская Энциклопедия — или Словарь искусств и наук — наиболее известное и полное энциклопедическое издание на английском языке (первый выпуск в 1768–1771 гг.). .

Потом беседа вернулась к погоде, бывшей в последние дни необычно жаркой для Шотландии, а там подоспел десерт и молчаливая сытость за чашечкой исходящего паром мокко. Симон набил трубку, а вдова Маккилли достала из золотого ларчика длинную сигарету с монограммой. Она из-за полуопущенных век наблюдала за ним. Он пристально смотрел на гротескные, сдержанно-скабрезные фрески, украшавшие заднюю стену ограничивавшего сад здания.

У хромого привратника Пепи провел лишь первую ночь. Уже на следующий день тот был вынужден подчиниться категорическому приказу барона, не желавшего долее обходиться без камердинера. Пепи переселился в гардеробную рядом с комнатой барона, где Фергюс Маккилли приказал поставить ему походную койку.

Тем временем барону доставили два больших аквариума, заказанные для него тотчас по прибытии племянником, закупавшим в Баллиндалохе веревки для воздушных змеев. Он налил в них поверх тонкого слоя песка чистой родниковой воды, нагретой грелками для пива до нужной температуры, и приправил ее несколькими каплями чрезвычайно богатого планктоном ила, набранного в пруду подле развалин башни Алевина Маккилли. И смог наконец освободить спасенных рыбок из тесных чемоданов. Они хорошо перенесли путешествие. Только серебряные окуни слегка окислились, но вскоре после переселения в аквариум это прошло. По ночам, когда барону удавалось ускользнуть от оравы родичей, он писал для марбургского зоологического общества, членом-корреспондентом коего состоял, небольшое исследование о связях рыбы-черта с инквизицией, где доказывал, что таковых связей не существовало. Таким образом, жаловаться на скуку ему не приходилось.

Семь ночей спустя пришел день Святого Лаврентия. Накануне вечером барон завершил статью для Марбурга и вручил ее слуге для отправки с баллиндалохской почты. Приняв холодный душ и сделав обычную утреннюю гимнастику, Элиас Кройц-Квергейм появился на лугу, бывшем некогда турнирной ареной замка, где устраивались празднества, наблюдал за приготовлениями и беседовал с распорядителями. Пепи помогал, чем мог.

Симон же проснулся только от оглушительного шума, производимого семнадцатью марширующими по крышам замка волынщиками, а когда он наконец появился на лугу, уже начались состязания мужчин от двадцати до сорока лет: выступление команды старейшин он пропустил. А занимались тут весьма необычным спортом. На краю поля лежал штабель телеграфных столбов. По свистку арбитра все участники кинулись к штабелю и выбрали себе каждый по бревну. Потом они снова выстроились в ряд и, по команде ухватив длинные тяжелые бревна, лежавшие рядом с ними на земле, понеслись вперед (публика вопила от восторга, дети с визгом прыгали, дамы махали зонтиками, а мужчины — беретами); состязавшиеся швыряли бревна с такой силой, что, грянувшись оземь верхним концом, те подскакивали и только потом с грохотом обрушивались на траву. Выигрывал тот, кому удавалось дальше всех зашвырнуть свой телеграфный столб. Арбитр утихомирил двух здоровенных братьев, оспаривавших друг у друга победу, тем, что дисквалифицировал их обоих за неспортивное поведение, и увенчал пальмовым венком (блестевшим как жестяной) Джеймса Маккилли, рыхлого толстяка, чей бросок был самым коротким. Ошеломленные зрители сперва чуть не затеяли потасовку, но потом с облегчением расхохотались и унесли с поля на руках под громкое «Ура!» и арбитра, и победителя.