Петер Маргинтер - Барон и рыбы

Во время походов в «Горячий ключ» барон намеревался потренироваться перед экспедицией в пещеры Терпуэло в плавании и нырянии. Всегда бывший при нем Пепи сначала вызывал своей черной кожей некоторое удивление, особенно им заинтересовались хронически неудовлетворенные близняшки Бларенберг, но вскоре они увяли, поскольку безобидность экзотического джентльмена была очевидна даже в плавках. Он быстро подружился с многочисленными ребятишками, завоевав тем и симпатии их родителей, которым в его присутствии можно было больше не беспокоиться, что чадо свалится в воду и утонет. Если он не баловался с малышами в лягушатнике, так показывал им разные приспособления для плавания и ныряния, с которыми усердно тренировались барон, Симон и он сам: трубки, надувные пузыри, подводные фонари, ласты, облегающие резиновые костюмы с карандашами в нагрудных карманах, которыми можно писать даже под водой (правда, подходящей бумаги до сих пор не придумали), и восковые затычки для ушей против давления на глубине. Гарпуны же они опробовали на лесном озере, где не было людей, которых можно ненароком ранить, зато водились большие ленивые карпы, в которых замечательно целиться.

С тех пор как между Симоном и Теано завязались близкие отношения, она тоже иногда ходила с ними. Ради Симона, ему она очень нравилась в купальнике. Но она почти все время сидела, поджав ноги, с недовольным видом на краю бассейна и ограничивалась тем, что только смотрела на веселую возню в воде. Семейные дни в «Горячем ключе» (мужских дней там не было: странно, но факт) внушали ей откровенный ужас.

Конечно, приятнее и куда более стильно было бы купаться нагишом при лунном свете в «Чертовой кастрюльке», круглом водоеме с крутыми берегами. Согласно второму тому бургомистрова труда своим происхождением он был обязан метеориту. В нем тоже вода круглый год была теплой, но не было даже будки, где можно было бы погреться у переносной жаровни до и после купания.

Летом там ежедневно, вернее, еженощно, заседало меж лавровых кустов в искусственной пещере, выкопанной в незапамятные времена каким-то отшельником, «Частное купальное общество», в которое его самый выдающийся член, Люциус Кофлер де Рапп, давно пытался заманить племянницу г-жи Сампротти.

Теано прекрасно понимала, что нужно г-ну Кофлеру, и с удовольствием то не улавливала его намеков, то — когда они были слишком уж прозрачны — отвечала на них с такой чудовищной откровенностью, что сластолюбивому космополиту ничего не оставалось, как опускать паруса и кое-что еще в придачу. С одной стороны, это развлекало Симона, но с другой — мало-помалу начинало раздражать, что Кофлер де Рапп ничуть не считается с его присутствием. Симон считал, что этот неприятный тип должен наконец сообразить, в чем дело. Он забывал, что г-н Кофлер принадлежит к тому разряду слабосильных соблазнителей, кои всегда стремятся проникнуть в пробитые другими бреши. Кофлер и впрямь воображал, что, познав прелести близкого общения с мужским полом, неуступчивая Теано станет податливее. Но тут он заблуждался, как и все ему подобные, поскольку лишь в очень редких случаях так называемая девичья робость препятствует им достичь желаемого, естественная же стыдливость, если она вообще есть на свете, только усиливается в результате события, столь усердно вынюхиваемого всякими кофлерами: всегда проще соблюдать правило, если из него сделано исключение, и вообще — один раз не считается. С кофлерами связываются только весьма потасканные экземпляры. Кроме того, именно этот Кофлер де Рапп заблуждался по поводу одного весьма важного для Теано обстоятельства: она не поступалась принципами, а просто уступила зову природы, то есть вела себя в соответствии с ситуацией, а ситуация была возможна только в одном-единственном случае. Принципы — индивидуальный вариант совести, чего не понять никакому кофлеру, просто-напросто потому, что это — та самая роскошь, которую не купить ему ни за какие деньги. У кофлеров бывают только капризы.

К неудовольствию Симона в холодное время космополитический холостяк, а с ним и большинство членов «Общества», становились завсегдатаями «Горячего ключа». Когда Симон с Теано подходили к краю бассейна, искусно завитая голова незадачливого соперника всегда торчала над водой. Члены «Общества» узурпировали часть бассейна и, сидя по горло в воде на железных стульях, играли жестяными картами в бридж. Симон тут же прыгал в воду, зная, что г-н Кофлер, уже заметивший предмет своих воздыханий, только и дожидается конца роббера {115} 115 роббер — в карточных играх (вист, бридж) выигрыш двух партий подряд одними и теми же партнерами. .

Теано ужасно нравилось, когда перед ней появлялся мокрый Симон и клал руки ей на плечи. При этом она всякий раз ощущала сладкое томление, которое принимала за любовь, возможно, и купания-то в «Горячем ключе» она на самом деле потому только и ненавидела, что не могла дать там волю желанию, с этими купаниями связанному.

— Знаете, г-н Кофлер, — сообщила она бултыхающемуся в воде у ее ног космополиту, — общество, в которое вступлю я, должно быть куда более частным.

Г-н Кофлер кисло улыбнулся, но потом все же вежливо поздоровался со счастливчиком Симоном, явно будущим членом этого куда более частного общества. Люциус Кофлер де Рапп вовсе не хотел перейти ему дорогу. Просто он сам домогался тех же радостей, в которых не препятствовал другим.

— И сколько же членов будет в вашем обществе? — спросил он.

— Один. Понимаете?

Когда же Кофлер де Рапп стал чересчур навязчивым и Симон понял, что скоро придется при помощи грубой силы ставить этого отвратительного жеребца на место, Теано стала оставаться по четвергам дома. Если же Симону хотелось поплавать с ней, он сперва поднимался в башенку барона поглядеть на кофлеровскую виллу. Развевается над ней розовый флаг — значит, хозяин дома, и в «Горячем ключе» нечего опасаться.

Когда в новогодний вечер Симон и Теано возвращались после одного из таких походов домой и брели уже в отороченных мехом сапогах вверх по крутому переулку за рыночной площадью, Симон буквально столкнулся с закутанной в меха дамой. В слабом свете фонаря он едва узнал личико, наполовину скрытое теплой шерстяной шапочкой и заиндевевшим мехом воротника: это была одна из мнимых кузин с монастырских развалин, Тереза или Фиона.

— Постой, кузен, — рассмеялась она, с опозданием снисходительно кивнув Теано. — Как только извинишься за этот наскок, получишь кое-что.

— Покорнейше прошу простить меня, прелестнейшая из кузин, — пролепетал Симон, неуклюже кланяясь в толстом зимнем пальто. — Как я рад, что в последний день старого года попал прямо тебе в объятия!