Петер Маргинтер - Барон и рыбы

Эти приятные мечтания шли на пользу Теано. Симон стал более нежным и страстным, чем когда бы то ни было, и она могла быть счастлива, хотя и до известного предела, определенного меланхолическим предсказанием Саломе Сампротти. Она чувствовала, что пламенные доказательства страсти Симона предназначены другой, той самой бесстыдной одалиске, что после предновогодней ночи словно сквозь землю провалилась. Так что смутные подозрения, что Симон все же не тот единственный, и еще более смутная ревность заставляли Теано молчать и лишь все чаще целовать его так, что просто дух захватывало.

А Симон не менее часто вспоминал о разговоре с Саломе Сампротти, и ее слова становились гасящей огонь мокрой тряпкой: вот он ярко пылает и брызжет искрами, а вот уже ни уголька не осталось. Но со временем тряпка чернеет и становится никуда не годной. Можно предположить, что в один прекрасный день на Симона подействует яд, влитый теткой ему в ухо. В тот день, когда пламя погаснет.

Бургомистр самолично известил барона о том, что провинциальные власти отклонили его ходатайство о лицензии на рыбную ловлю в пещерах Терпуэло. Когда Симон провожал его к барону, на лице у бургомистра было убийственно серьезное выражение и две пары сверкающих очков одна поверх другой.

— Я по натуре тоже консерватор и поэтому ваш естественный союзник, насколько это позволяет занимаемый мною пост, — успел расслышать Симон, закрывая за собой дверь и оставив их наедине.

Немного погодя он услышал, как дверь вновь отворилась. Бургомистр выполнил свой долг и прощался.

— Сколь это ни прискорбно, я как частное лицо все же постараюсь не придавать значения тем нелестным выражениям, в которых вы — в понятной ажитации — отозвались о губернаторе. Да, я не держу зла на вас! Честь имею, г-н барон!

Едва на лестнице затихли шаги бургомистра, как побагровевший барон влетел в комнату Симона, по всем признакам — в великой ярости.

— Эти свиньи посмели-таки отклонить мое прошение! — возопил. он. — Они его отклонили-таки, они распространили свои смехотворные запреты и на науку тоже! Но я этого так не оставлю, я объявляю войну. Сейчас, — он вытащил часы, — пятнадцать часов тридцать семь минут. Ровно через неделю в это время я буду в пещерах Терпуэло, нравится им это или нет!

— Что вы намереваетесь предпринять, г-н барон?

— Увидите. Пока я всего лишь намереваюсь добраться до пещер Терпуэло и найти рыбу. На карту поставлены высшие интересы. Если бы анатомы былых времен не воровали трупов, так нынче никто не нашел бы в вашем животе даже аппендикса. И потом: разве отяготит меня мелкое браконьерство, меня, гонимого, подвергнутого проскрипциям, лишенного родины? Не бойтесь, г-н доктор! Вы спокойно можете оставаться на стезе буржуазной добродетели. Вы останетесь замещать меня в Пантикозе и всем, кто будет интересоваться мною, отвечать, что я рыбачу где-то неподалеку. И это будет чистая правда. Для здешних людишек я вообще не отлучался, меня просто трудно застать. Полагаю, с этим ваша совесть примирится. Где Пепи?

Следующие дни прошли под знаком сборов тайком от всех. Барон не посвятил в тайну даже г-жу Сампротти, хотя Симон и уверял, что почтенная провидица все и так давно знает и, может быть, даже предскажет что-нибудь насчет поющей рыбы. Барон только бросил на секретаря уничтожающий взгляд и продолжал диктовать ему письма для отправки в ближайшее время. В отсутствие барона Симону надлежало переписать письма набело и отправлять их с определенными интервалами, что обещало дополнительное, хотя и не очень надежное, алиби.

— Как вы скроете наше исчезновение от г-жи Сампротти и ее домочадцев — ваше дело. Я совершенно уверен, что она не желает мне зла и войдет в мое положение, но ни в коем случае не хочу, чтобы научная экспедиция явилась поводом для всяких телепатических фокусов-покусов. Верно, вы и сами уже заметили, что я избегаю испытующего взгляда этой медузы, и поверьте, у меня есть на то причины. Я никакому шарлатану не позволю говорить, что он копался у меня в голове. И вообще, если иначе будет никак нельзя, так скажите ей всю правду. Но сплетнику Кофлер де Раппу и ему подобным, если им вздумается интересоваться мной, вы изложите нашу версию.

— Я буду нем, как рыба.

— Поющая? Уж лучше — как могила.

В следующую среду, засветло, барон и Пепи забросили за спину рюкзаки, перекинули через плечо чехлы с гарпунами и удочками и через боковую дверь выскользнули из дома. Во дворе их поджидала г-жа Сампротти, подобная опирающейся на клюку норне {116} 116 норны — богини судьбы в древнескандинавской мифологии. , в темно-сером жреческом одеянии в складку.

— Доброе утро, сударыня, — недовольно поздоровался барон.

Саломе Сампротти ответила небрежным жестом.

— Вероятно, бессмысленно отговаривать вас от вашей затеи?

— Я твердо решил. Но откуда вы знаете…

— Дорогой барон, я все-таки ясновидящая. Вы в этом все еще сомневаетесь? Может, вы хоть Пепи оставите, а возьмете вместо него г-на доктора?

— И речи быть не может, — встрял Пепи. — Я — слуга г-на барона и последую за ним, куда он ни прикажет!

— А если предположить, что он не прикажет? — спокойно спросила г-жа Сампротти.

— Я приказываю, — резко бросил барон.

— Ну, тогда счастливого пути и удачного клева!

— Благодарю, сударыня.

Через решетчатые ворота они вышли на мокрую темную площадь. Как двое подмастерьев, промаршировали в ногу по блестящей булыжной мостовой, в которой отражался единственный горевший в столь ранний час фонарь. Симон глядел им вслед из окна и махал, но они не обернулись. Саломе Сампротти стояла посреди двора, пока они не скрылись в темноте. Потом подошла к маленькой статуе какого-то святого, стоявшей в нише ограды, кивнула ему и пошла в сад. Симон озяб. Он потуже затянул пояс надетого поверх пижамы халата, забрался в постель, взбил повыше подушку, сел и неторопливо, щепотка за щепоткой, набил трубку. Не постучав, в дверь вошла Теано.

— Я все видела.

— Да?

— Почему ты не пошел с ними?

— Я должен быть здесь и делать вид, что барон и Пепи никуда не делись. И будь добра молчать об этом! Почему ты встала так рано?

— Я хотела пойти к тебе, но услышала, как на лестнице топает тетя. Из окна коридора выглянула во двор и увидела, что она разговаривает с Пепи и бароном. Куда они пошли?

— Барон решил поймать в пещере поющую рыбу, — объяснил Симон и подвинулся. — Раз уж ты пришла, так не стой на холоде!

Теано присела рядом, укрывшись одеялом.

— У тебя плохое настроение, — заявила она.

— Прости. Я принял эту разлуку слишком близко к сердцу. С нашего отъезда из Вены я еще ни разу не расставался с ним так надолго. Уженье рыбы в последние месяцы не в счет; теперь же он лезет в пещеру, где подстерегают Бог знает какие опасности.