Петер Маргинтер - Барон и рыбы

Котловина, в которую они затем спустились, была почти круглой, как воронка от чудовищного снаряда. Стекающая с окружающих ее гор и ледников вода собралась в маленькое озерцо. На берегу виднелись, словно опаленные, остовы тощих елей, некоторые из них уже упали в озеро, и из воды торчали черные гнилые сучья.

— Итак, мы здесь, — произнес барон, переведя дух.

— А где же пещера?

Он поднес к глазам цейссовский бинокль и осмотрел стены котловины.

— Г-н барон, там откуда-то дым идет! — возбужденно закричал Пепи, указывая на берег, где над водой стелилась белая дымка.

— Это не дым, а пар. Тем лучше! Ведь в пещерах Терпуэло — истоки горячих ключей, а если теплая вода в холодное озе… О, гляди-ка, Пепи!

Недалеко от того места, где поднимался пар, у подножия величественной стены виднелось огромное каменное ухо. По мочке стекала тоненькая струйка, теряясь в камнепаде.

— Наверняка там! И с картой почти совпадает. Ну разве не похоже на ухо? Дотуда мы еще продержимся.

Двумя часами позже намеченного срока они перевалили через край уха в обширный грот. Снаружи в котловине уже темнело. Наступил вечер. Барон исследовал темный ручеек, пахнувший незнакомо, но приятно, вплоть до темного хода. Он посветил туда фонарем, но конца не увидел. Вечная ночь горы поглотила тонкий лучик, даже не заметив его. Когда Пепи проорал несколько распространенных среди туристов фраз, не откликнулось даже эхо. Подземную часть экспедиции отложили на завтра. Лагерь разбили в гроте между двумя выступами скалы. Пепи набрал в камнепаде сухих веток, развел веселый костерок и установил над ним складной таганок. В разделенном на две части котелке — изобретение Симона, изготовленное по заказу барона одним ловким жестянщиком в Пантикозе — одновременно варились шиповниковый чай и сосиски, благовонная вода пещер Терпуэло придала им слегка парфюмерный, но не противный привкус.

Барон вытянулся на мягком одеяле и при свете колеблющегося пламени вел записи в дневнике. Иногда он поглядывал поверх тлеющей сигары на вход в пещеру. Мерещится ли ему, или он на самом деле слышит нежные звуки? Сквозь треск и шипение дров из пещеры, казалось, доносился протяжный серебристый звук.

— Пепи, — негромко окликнул барон слугу, который как раз вытаскивал из кипящей воды сосиски. — Поди сюда! Только тихо!

Пепи выкатил фарфоровые белки и прочистил мизинцем правое ухо. Потом он в сладостном ожидании уселся поудобнее, как слушатель на изысканнейшем концерте, с видом знатока вытянул губы трубочкой и беззвучно забарабанил пальцами по колену, отбивая такт ногой.

— Черт возьми, — произнес он с пониманием, — если это рыбы поют, так шляпы долой. Та-тааа… ту-ту-ту та-та-ти… да это же почти Верди {118} 118 Верди, Джузеппе (1813–1901) — итальянский композитор, автор всемирно известных опер «Риголетто», «Дон Карлос», «Аида», «Травиата». . Не может быть, чтобы это рыба! Может, там кто-то спрятался и на чем-то играет? Мне кажется, г-н барон, что на гобое.

— А почему уж тогда не на бомбардоне {119} 119 бомбардона — духовой музыкальный инструмент, род трубы. или на цитре? Это же абсурд — думать, что там кто-то сидит и играет! Меня гораздо более беспокоит мысль, что этот феномен есть не что иное, как случайные гармонические колебания, производимые дующим в коридорах ветром!

— Ну да, г-н барон! Огромный зал, полным-полно прекраснейших сталактитов, и ветер играет на них, как на огромных трубах, — настоящий каменный орган! Мы с цирком были однажды в Постойне, там тоже такое было, и пещера называлась «Зал Брукнера» {120} 120 Брукнер, Антон (1824–1896) — австрийский композитор, автор монументальных симфоний. . Мы дали специальное представление для сербского короля и русского императора, который у него гостил. Наш директор только на одно представление нанял целых пятерых знаменитых огнеглотателей, чтобы светили, а за каменным органом стоял настоящий духовой оркестр и играл попурри из «Тангейзера» {121} 121 «Тангейзер» — опера немецкого композитора Рихарда Вагнера (премьера в 1845 г., переработана в 1861 г.), герой которой попадает в заколдованный грот Венеры. .

— Пепи, сегодня твои истории совершенно неуместны, — прервал его барон. — Я ищу поющую рыбу, и меня совершенно не интересуют сталактитовые органы и эоловы арфы {122} 122 эолова арфа — известный с древних времен музыкальный инструмент, состоящий из деревянной основы и нескольких струн, при ветре приходящих в колебание и издающих необычайные, таинственные звуки. Современная форма эоловой арфы создана в 1650 г. Афанасием Кирхером. , а уж твой цирк — меньше всего.

— Слушаюсь, г-н барон.

— Все стихло.

Огонь тоже догорел. Сосиски полопались и разварились, чай превратился в темно-коричневую бурду. Но в отдалении от цивилизации претензии барона уменьшились. Чтобы запастись калориями, он положил в чай много сахару, а рваные раны сосисок щедро залепил горчицей. Ни у одного уличного продавца сосисок не получилось бы лучше. Полезный для здоровья хлеб грубого помола и остатки изюма завершили их незатейливый ужин.

И раньше, в более счастливые времена, барон брал с собой Пепи в разные экспедиции в дикие неисследованные края, но всегда с толпой носильщиков и с кучей багажа. А здесь, в пещерах Терпуэло, в диких горах, их связало и сблизило предстоящее совместное приключение, и в первый раз над естественной пропастью между господином и слугой лег мостик человечности и братства. Сидя рядышком, черный и белый, бывший служитель при зверинце и потомственный барон прислушивались к происходящему в пещере. И причиной тому стало редкостное животное, которое они выслеживали. Барон механически жевал совсем потерявшие вкус сосиски. Гора молчала, и когда от усталости они начали клевать носом, барон укрыл теплым одеялом мирно похрапывающего Пепи.

В золотых лучах утреннего солнца Пепи заварил на завтрак крепкий кофе и подсушил на нагретом камне тонкие ломтики белого хлеба, они съели их с апельсиновым джемом с большим аппетитом. Потом сложили в кучу рядом с костром все вещи, не нужные для первой ознакомительной вылазки в пещеру. Натянули поверх брюк высокие резиновые сапоги, к поясу привесили карбидные фонари, а через плечо перекинули мотки веревок с острогами. Барон нес непромокаемый мешок с магниевыми факелами, Пепи же тащил другой, с фотоаппаратом.

Полого поднимающийся коридор, по которому, прихотливо извиваясь и блестя, тек благовонный ручеек, вел в гору. Коридор был типичным результатом эрозии, о чем барону говорили то массивный круглый выступ, то складки породы, похожие на присборенную мешковину. Кое-где приходилось нагибаться, но вскоре тесная труба превратилась в зал, формой похожий на яйцо. Свет карбидного фонаря метался по ноздреватым стенам, подобным окаменевшему швейцарскому сыру какого-то первобытного титана-сыродела, и по гладкой воде. Барон опустил в воду древко своей остроги, взбаламутил мелкий песок. По колено, просто лужа, а вовсе не препятствие, так что очертя голову, — вперед в высоких сапогах! Барон дошлепал по воде до середины яйца, поднес спичку к магниевому факелу, и пористый эллипсоид затопил ослепительно-голубой свет.