Томас Пинчон - Рассказы из авторского сборника «Выкрикивается лот сорок девять»

Двадцать пять миль проехали молча. Экспресс проносился мимо ферм, которые выглядели все богаче и богаче; встречались феллахи, трудившиеся на полях все более споро, небольшие фабрики, множество древних руин и высокие тамариски в цвету. На Ниле была высокая вода: вдаль уходила сверкающая сеть оросительных каналов и небольших полных водоемов; с их помощью орошали пшеничные и ячменные поля, простиравшиеся до горизонта. Поезд подошел к притоку Нила под названием Розетта; пересек его по узкому металлическому мосту, вошел на территорию вокзала Карф эз-Зайят, где и остановился. Бонго-Шафтсбери закрыл книгу, встал и покинул купе. Через несколько секунд вошел Гудфеллоу, держа за руку Милдред.

— Ему показалось, что ты хочешь поспать, — сказал Гудфеллоу. — Мне следовало догадаться. Я общался с сестрой Милдред.

Порпентайн шумно вздохнул, прикрыл веки и уснул еще до того, как поезд отправился дальше. Проснулся он, когда до Каира оставалось полчаса.

— Все тихо, — сказал Гудфеллоу.

Вдалеке, на западе, виднелись очертания пирамид. Ближе к городу стали появляться сады и виллы. Поезд оказался на центральном вокзале Каира около полудня.

Каким-то образом Гудфеллоу и Виктория умудрились оказаться в фаэтоне и уехать раньше, чем их спутники спустилась на платформу. «Черт побери, куда это они сбежали?» — недоумевал сэр Аластэр. Бонго-Шафтсбери ходил с озадаченным видом. Выспавшийся Порпентайн почувствовал себя на отдыхе. «Арабиех» , — весело промурлыкал он. Со скрипом и стуком подкатило полуразвалившееся разноцветное ландо, Порпентайн показал на фаэтон: «Два пиастра, если догоним их». Возница ухмыльнулся; Порпентайн рассовал всех по сиденьям. Сэр Аластэр пытался возражать, что-то бормоча про мистера Конан-Дойля. Бонго-Шафтсбери загоготал, и они стремглав помчались по крутой кривой влево через мост эль-Лемун в сторону Шариа Баб эль-Хадид. Милдред корчила рожи туристам, которые шли пешком или ехали на осликах, сэр Аластэр на всякий случай улыбался. Порпентайн видел, как впереди, в фаэтоне, тоненькая изящная Виктория держит Гудфеллоу под руку и откидывает головку, чтобы ветер мог играть ее волосами.

Экипажи прибыли к отелю «Шепард» одновременно. Все вышли и направились в здание — кроме Порпентайна.

— Зарегистрируй меня, — крикнул он Гудфеллоу, — мне нужно кое с кем встретиться.

«Кое-кто» оказался швейцаром отеля «Виктория», в четырех кварталах к юго-западу. Пока Порпентайн сидел на кухне и спорил об особенностях дичи с развеселым поваром, с которым познакомился в Каннах, швейцар пересекал улицу, чтобы с черного хода попасть в британское консульство. Через пятнадцать минут он вышел обратно и вернулся в отель. Вскорости на кухню поступил заказ: обед. В слове creme была ошибка, и оно читалось как «chem.»; « Lyonnaise» написали без е на конце [112]. Оба слова были подчеркнуты. Порпентайн кивнул, поблагодарил всех и вышел. Он поймал извозчика, проехал по улице Шариа эль-Магхраби, пересек роскошный парк, в который она упиралась, и вскоре оказался перед зданием «Лионского Кредита». Рядом была маленькая аптека. Он зашел туда и спросил, готова ли настойка опия, рецепт которой он принес вчера. Ему протянули конверт; оказавшись вновь в экипаже, он его вскрыл. Им с Гудфеллоу прибавили по пятьдесят фунтов: хорошая новость. Значит, они оба смогут жить в «Шепарде».

В отеле они принялись расшифровывать инструкции. В министерстве не подозревали о готовящемся покушении. Не удивительно. Откуда им это знать, когда их волнует только один неотложный вопрос: кто будет контролировать долину Нила? Порпентайн задумался о том, что произошло в мире дипломатии. Он знал людей, работавших под началом у Палмерстона, скромного и веселого старичка, для которого работа была забавной игрой в пятнашки, когда изо дня в день ты ловишь или пятнаешь, или тебя пятнает холодная рука Призрака.

— Выходит, мы сами себе хозяева, — заметил Гудфеллоу.

— Ага, — согласился Порпентайн. — Предположим, мы работаем по принципу: чтобы поймать вора, стань на его место. Сами придумаем, как разобраться с Кромером. Предусмотрим все возможности, разумеется. И тогда пусть им даже представится шанс, мы все равно успеем их опередить.

— Выследим генерального консула, как выслеживают дичь, — оживился Гудфеллоу, — Почему мы не сделали этого, когда…

— Не важно, — отрезал Порпентайн.

В ту ночь Порпентайн нанял экипаж и до глубокой ночи кружил по городу. Кодированная инструкция предписывала лишь ждать удобного случая: Гудфеллоу воспользовался этим и поехал с Викторией на представление итальянского театра под открытым небом в саду Эзбекия. Ночью Порпентайн побывал в квартале Розетти у одной девицы, любовницы мелкого клерка из британского консульства; у торговца украшениями в квартале Муски, который финансировал махдистов, а теперь, когда движение потерпело крах, старался тщательно скрыть свои симпатии; у эстетствующего дальнего родственника слуги мистера Рафаэля Борга, британского консула, — юнец из-за неприятностей с наркотиками бежал из Англии в страну, не выдававшую преступников; и у сутенера по имени Варкумян, который утверждал, что знает каждого каирского убийцу. В три утра, пообщавшись с этой приятной компанией, Порпентайн вернулся в свой номер. Но возле двери он остановился, так как услышал в комнате шум. Оставалось только одно: в конце коридора находилось окно, снаружи был карниз. Порпентайн поморщился. Но ведь всем известно, что шпионы только и делают, что карабкаются по карнизам над улицами экзотических городов. Чувствуя себя последним дураком, Порпентайн вылез на карниз. Взглянул вниз: падать пришлось бы футов пятнадцать в жиденькие кусты. Он зевнул и бодро, хотя и неуклюже, стал продвигаться к углу здания. Там карниз сужался. Добравшись до угла, он перенес ногу на другую сторону и секунду стоял, словно разделенный пополам от бровей до живота, но вдруг потерял равновесие и сверзился вниз. Падая, выкрикнул непристойное английское ругательство; затем с треском рухнул в кустарник, перевернулся и остался лежать, шевеля пальцами. Выкурив полсигареты, он встал и увидел возле своего окна дерево, на которое легко можно было взобраться. Пыхтя и чертыхаясь, он полез наверх; взгромоздился на одну из ветвей, как на коня, и заглянул внутрь.

Гудфеллоу лежал на постели Порпентайна с девушкой — в свете уличных фонарей ее утомленное тело казалось белоснежным, и на фоне этой белизны глаза, рот и соски напоминали маленькие темные синячки. Она баюкала Гудфеллоу, окутав его белобрысую голову сетью или кружевом сплетенных пальцев, а он плакал, и слезы рисовали жилки на ее груди. «Прости, — повторял он, — Трансвааль, ранение. Мне сказали, ничего серьезного». Порпентайн не понимал, как это могло случиться, и стал перебирать варианты: а) Гудфеллоу проявил благородство, б) на самом деле он импотент, а длинный список побед, о которых ему рассказывалось, — чистое вранье, в) он попросту не хотел связываться с Викторией. В любом случае Порпентайн, как всегда, почувствовал себя лишним. Он в замешательстве повис, держась одной рукой за ветку, пока окурок не ожег ему пальцы, отчего Порпентайн негромко ругнулся и тут же забеспокоился: он осознал, что разозлил его не окурок. И не слабость Гудфеллоу. Он спрыгнул в кусты и остался лежать, размышляя о том, где проходит его черта: он гордился тем, что не преступил ее в течение двадцати лет службы. Но теперь ему показалось, что черта немного сдвинулась, и он впервые почувствовал себя уязвимым. Его, распростертого навзничь в кустах, захватила волна суеверного ужаса. Словно для него на несколько секунд наступил апокалипсис. Если такой причины, как эта, оказалось достаточно, чтобы почувствовать его наступление, значит, всеобщий апокалипсис начнется не иначе как в Фашоде. Но постепенно самообладание вернулось к Порпентайну — вместе с бодрящим сигаретным дымом; он наконец поднялся, поплелся к дверям отеля, слегка пошатываясь, и оказался перед своим номером. На этот раз он притворился, будто потерял ключи, стал робко стучаться, чтобы у девицы было время собрать шмотки и через запасной выход улизнуть к себе. Когда Гудфеллоу открывал, Порпентайн ощутил то же смущение, которое за эти годы ему не раз довелось испытать.