Владимир Вертлиб - Остановки в пути

Когда мы в Брюсселе пересели на скорый поезд до Антверпена, он объявил маме, что для таких испытаний слишком стар.

— Все, мне такие волнения не по силам! — утомленно выдохнул он.

— А зачем мы тогда вообще во все это ввязались? — переспросила мама. — Понятия не имею, что нас в Америке ждет. А ты-то хоть знаешь? В Австрии мы по крайней мере были материально обеспечены, хоть устроились как-то.

Отец пожал плечами.

— Вот женщины, а! Все-то им быт подавай, а что ты поступаешь так-то и так-то, потому что просто иначе не можешь, это им невдомек.

Я был польщен. Значит, я уже взрослый, отец на меня как на сообщника смотрит…

Дом по адресу, который нам дал рав Пельцер, мы нашли быстро. В пяти минутах ходьбы от главного антверпенского вокзала возвышалось здание с вывеской «Бриллиантовая компания Коэна». Две немолодые дамы провели нас в хорошо обставленную комнату на втором этаже. Из окна виднелись железнодорожные пути и территория сортировочной станции.

— Мингер Хаймович сейчас придет, — сообщили нам.

Дамы говорили по-немецки, иногда вставляя еврейские и фламандские слова.

Несколько минут мы сидели на диване, занимавшем почти половину маленькой, изящно обставленной комнаты, и пили чай. Наконец одна из дам спросила:

— Какая сейчас погода в Вене?

Мама дала точную метеорологическую сводку за последние дни. Дамы вежливо покивали. Тогда она рассказала, что осень выдалась дождливая, а зима — довольно теплая, но лично ей такая погода нравится. Вот только в феврале вдруг морозы нагрянули. Отец, нервничая, резким движением поставил чашку на стол и грозно взглянул на маму. Однако она не смутилась и перешла к сводке венской погоды за последние несколько лет, а потом и к погоде вообще, которая, как известно, становится все более капризной и непредсказуемой. И прочитала бы целый доклад об изменениях климата в двадцатом веке, если бы в комнату не вошел господин Хаймович. Обе женщины с легким поклоном сразу удалились.

Хаймович пожал руку отцу и мне. Маму он вообще демонстративно не замечал. И во время последовавшей беседы смотрел только на отца:

— Do you have the money? [37] Вы принесли деньги? (англ.) — спросил он, и я перевел.

Отец передал ему деньги, Хаймович их пересчитал, быстро и довольно небрежно, и сунул в карман пальто. Мы явно вызывали у него доверие. Он пробормотал что-то, нахмурившись и возведя глаза к потолку, а потом спросил:

— Do you have the ten thousand for the goy? [38] А десять тысяч для того гоя приготовили? (англ.)

«Он что, молитву читал?» — удивился я. Под «goy» он наверняка подразумевал американского консула.

— Yes, — ответил отец.

Хаймович распахнул дверь и крикнул что-то по-фламандски вглубь передней. На зов явился пожилой симпатичный человек, тоже хасид. Его нам представили как господина Коэна, дальнего родственника владельца компании, объявив, что он поедет с нами в Люксембург и возьмет на себя все щекотливые хлопоты и сам передаст деньги гою.

— The goy knows him, he trusts him. Only him. [39] Гой его знает, гой ему доверяет. Ему, и никому другому (англ.) .

На прощание Хаймович похлопал отца по плечу и напутствовал:

— Austria is not а country for Jews. My parents lost most of their relatives during Shoa. Many Nazis had been Austrians, even Hitler himself as you know. [40] Австрия не для евреев. У моих родителей там во время Холокоста почти вся родня погибла. Да и сколько нацистов среди австрийцев было, начиная хотя бы с Гитлера (англ.) .

За всю поездку в Люксембург господин Коэн не произнес ни слова. Большую часть пути он проделал, не открывая глаз и чуть заметно шевеля губами. «Может быть, молится о благополучном исходе дела», — предположил я. Мои родители сидели очень прямо, тоже молчали и старались не смотреть ни на господина Коэна, ни друг на друга. Я скоро заснул и проснулся уже в Люксембурге.

Мы взяли такси (заплатил Коэн) и поехали в американское консульство. В консульстве никого не было, так как посетителей в эти часы не принимали. Но нас чиновник все-таки принял. Коэн скрылся в его кабинете, а нам велел подождать. Мы молча сели на мягкое канапе. Я и осмотреться не успел, как вернулся Коэн. Он улыбнулся, кивнул нам и показал большой палец. Его «посредничество» явно увенчалось успехом. Теперь и нам позволили предстать перед консулом.

Оказалось, что это человек лет сорока, высокий, светловолосый, стройный, с белозубой улыбкой, коротко подстриженный, гладко выбритый, с обручальным кольцом на левой руке. Он носил бежевый костюм, в нагрудном кармане которого виднелся кончик белого платочка, и пурпурный галстук, и благоухал то ли гелем для душа, то ли одеколоном. Да, чиновника-коррупционера я себе совсем иначе представлял: жадный взгляд, циничная ухмылка, потертый костюм, толстые пальцы, руки, беспокойно хватающие то одно, то другое, мерзкий пронзительный голос… Но у американца голос был приятный, даже обольстительный. Держался он любезно, по-немецки говорил как немец.

Последовала игра в вопросы и ответы — мы их назубок знали, рав Пельцер натаскал нас заранее:

— Значит, вы хотели бы приехать в нашу страну? — с улыбкой спросил консул.

— Да.

— Вы живете в Вене?

— Да.

— Что ж, тогда вам следует пойти в американское консульство в Вене и там просить туристическую визу.

— Мы здесь, в Люксембурге, проводим отпуск, и вот подумали, неплохо бы его немножко продлить и на недельку-другую слетать в Америку.

— Понятно.

Деланная улыбка на лице консула на мгновение сменилась чем-то действительно похожим на циничную ухмылку. Но только на мгновение.

— Однако наше консульство не имеет полномочий решать подобные вопросы, — мягко возразил он. — К большому сожалению…

На лице у него снова появилась маска небрежной, ни к чему не обязывающей любезности.

— Так значит, нам стоит перенести отпуск?

— Заполните сначала анкеты и приходите завтра. Я наведу справки, нельзя ли все-таки выдать вам визу, так сказать, в обход обычной процедуры. Я пошлю запрос юрисконсульту нашего посольства.

Я был не просто удивлен, а прямо-таки заворожен тем, как гладко все прошло. Само собой, консул выдаст нам визу. Не зря же он пару минут назад взял десять тысяч долларов. Ни к какому юрисконсульту он, конечно, обращаться не станет. Справки наводить ему ни к чему. Мы это знали. Он знал, что мы это знаем, а мы знали, что он знает, что мы это знаем. Тем не менее, он сказал:

— Ничего пока не могу обещать. Но попытаюсь что-то сделать.

Выйдя из консульства, мы попрощались с господином Коэном. Оказалось, что он говорит по-немецки, потому что он пожал отцу руку и по-немецки произнес:

— До свидания. Удачи!

Отец попросил его минутку подождать и прошептал что-то маме на ухо. Мама кивнула, открыла сумочку и вытащила кошелек, а отец вынул из кошелька пятьсот бельгийских франков.