Ильза Айхингер - Великая надежда

Дарите бездумно, возлюбленные! — гласит заповедь.

Эллен бежала вниз по лестнице, словно за ней гнались по пятам, но это уже не помогало, ведра бушевали у нее в руках, бушевали во имя всех закрытых сундуков, всей зажатой в тиски красоты, всех оскверненных вещей. И Эллен знала, что месть совсем близко.

Мы — лишь знак, символ, и чего вам еще? Разве в вашей власти хватать то, что вы не можете понять, и утаивать то, что вы не хотите отпустить? Не ройтесь слишком глубоко в ваших шкафах и не цепляйтесь слишком крепко за коньки ваших крыш, потому что они искрошатся. Выйдите, пожалуй, еще раз на балкончик, выпрыгнувший из серой стены, словно забытый отважный порыв, полейте еще раз цветы, посмотрите вслед реке и уходите прочь. Измерьте глубину своими сердцами. Больше ни для чего не осталось времени.

Эллен перебежала через фабричный двор. Ее руки дрожали. Молотки по-прежнему с пением падали на камень, и их песня была греховно печальна. Это была песня без доверия, песня, которой никто не слышит.

Мимо прошел мастер и рассмеялся:

— Ты все теряешь!

Эллен остановилась и сказала:

— Я хотела бы потерять еще больше!

Но мастер прошел мимо.

Издали доносилось гудение взлетающего истребителя.

О, вы себя обогнали и остались далеко позади, — насмехались ведра. — Все точно рассчитано, и все же отныне вас может спасти только то, чего вы не рассчитали! Вы все использовали до последней капли — где же она, эта последняя капля? Ее требуют обратно.

Солнце, растрепанное тенями, лежало на песке. Эллен уронила ведра, руки у нее горели. Она замела солому и мусор большой метлой в угол двора. Куда делись последние остатки? Их требуют обратно!

— Быстрее, Эллен, быстрее, мы упускаем время!

Эллен откинула голову и поднесла к губам сложенные рупором руки: — Что вы сказали?

Звонкий и одинокий, ее вопрос взлетел к растерзанным небесам.

Те, что были на плоской крыше, в разноцветных развевающихся платьях, низко перегнулись через черные перила.

— Поднимайся, немедленно поднимайся, на той стороне стоят пушки! Нам надо закончить, пока не закончим, не уйдем отсюда. Свои мечты домечтаешь позже! Мы хотим домой. Грядет всеобщая тревога! — Как слепая белая галька, падали их голоса в подстерегающую бездну.

Эллен поставила швабру назад к стене.

— Где ваш дом? У вас что ни мечта — то большая тревога, но где ваш дом?

Она опять послушала сердитые голоса высоко у себя над головой. Но кто ее звал, кто на самом деле ее звал? Она напряженно прислушалась. Слева и справа стояли, помятые и скользкие, оба ведерка, во имя всех вещей освобожденные от последних остатков, полные светлой пыли и тайной мудрости, дырявые и чудовищно невозмутимые.

Не удивляйтесь облакам дыма на вашем горизонте, это возвращаются ваши собственные бесчинства. Вы жаждете хватать — так хватайте сами себя. Разве вы не искали замену незаменимому?

— Скорее, Эллен, скорее!

Снова застонали, сопротивляясь рывку, ведра. Ржавчина окровавила Эллен руки. Голова у нее закружилась. Высоко и безжалостно вздымалась дымовая труба. Стук по камню затих. Небо как будто стало бледнее. Маленькая зеленая деревянная дверь, ведущая со двора в подвал, была распахнута и весело ходила взад-вперед под весенним ветром.

— Чего вы от меня хотите? — испуганно спросила Эллен. Умоляющая немота пала на широкий утоптанный двор.

Склад жался к стене дома. Сирена на крыше напротив замолчала от надежды.

— Может быть, я и сама знаю, — пробормотала Эллен. Она подхватила ведра, толчком распахнула дверь в подвал и заковыляла вниз по ступеням. Ее окружила сырая тьма. Над двором по-прежнему стояла тишина — глубокая и недоверчивая. И сирена по-прежнему молчала.

Но этот подвал был очень глубокий. Он, как все на свете, был гораздо глубже, чем можно было предположить. Вот и здесь тоже людская осмотрительность наталкивалась на непредвиденное, и оно ее обступало со всех сторон: люди доверяли глубине.

Чемоданы и узлы, чемоданы и узлы. Последнее, что у вас осталось, о, самое последнее, но разве последнее позволит перетянуть себя ремнями? Разве оно стерпит, чтобы им владели, чтобы его сохраняли? Разве допустит, чтобы его стерегли и запирали, как богатство неправедное? Разве оно рано или поздно не прорвется наружу, не забьет ключом и не хлынет через край в жаждущую пустоту?

— Кто там? — испуганно крикнула Эллен, ударилась головой о балку и замерла. Узлы были разодраны, чемоданы разрезаны. Беспомощная, оголенная и вырванная у себя самой, тайная надежда лежала в пыли.

— Благослови Господи всех разбойников, — сказала Эллен.

— Что вы имеете в виду? — спросила темнота. Она хотела сказать: «Руки вверх», но сказалось нечто другое. У темноты было два голоса, один густой, а другой еще гуще, и оба звучали недоверчиво.

— Трудно объяснить, — испуганно сказала Эллен и поискала спички.

— Вы издеваетесь, — сказала темнота.

— Нет, — возразила Эллен.

— Я зажгу свет, — сказала темнота, но не нашла спичек. У нее ничего не было против себя самой.

— Руки вверх! — беззащитно сказала она.

— Я лучше пойду, — сказала Эллен.

Мужчины сняли пистолеты с предохранителя. Обвалился кусок стены.

В этот миг над городом, задыхаясь, отчаянно взревела сирена.

— Тревога, — сказала Эллен. — Но это не самая большая тревога. Большая тревога звучит не так, совсем не так, и человеку ничего не слышно, пока в него не попадут. В это надо верить!

— Боже упаси! — сказала темнота.

— К сожалению, — сказала Эллен, — мне надо идти.

— Ни с места!

— Нет, — возразила Эллен, — бомбоубежище на другой стороне, под складом. Здесь только вещи.

— И мы, — злобно сказала темнота. Завывания сирены внезапно смолкли, и стало совсем тихо.

— Я знаю, — с ожесточением крикнула Эллен и повернулась к двери, — но я больше не могу ждать! Меня будут искать.

— Берегись! — пригрозила темнота.

— К сожалению, — повторила Эллен, — свой чемодан я бы лучше открыла сама. Я бы его и взяла, и перевернула, а потом сказала бы: «Берите, берите все! Все, кто хочет! Но не здесь. На крыше, на солнце.» — Она перевела дыхание.

— Хорошо тебе говорить, малышка, — засмеялись мужчины, — да только с какой стати ты бы вдруг взяла да все раздала? Расскажи эти сказки своей бабушке!

— Я бы и рассказала, бабушка мне верит, — сказала Эллен. Она доверчиво обращалась прямо к пистолетным стволам. С юга слышались разрывы бомб. Очень частые. Один за другим.

— Пустите меня, — крикнула Эллен, — я никому не скажу!

— Тебе все равно не перебежать двор!

— Я виновата, — пробормотала она, — потому что не вернулась. Зачем я не открыла свой чемодан сама, прежде чем его открыли другие? Зачем заранее не раздала все свои вещи? Я хотела сама открыть свой чемодан, слышите?