Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.

Они спустились на один этаж и прошли мимо двери своих недавних знакомцев. Дядюшка убрал руку с плеча нашего героя, но переместил ее куда-то под мышку Пирошникову, отчего тому не совсем удобно стало идти. Но он терпел, испытывая чувство экскурсовода, знакомящего вновь прибывшего свежего человека с кругами ада.

— Из какого мы этажа вышли? — спросил он как бы невзначай.

— Да из пятого вроде, — ответствовал дядюшка, насторожившись.

— Ну-ну… Это, стало быть, четвертый.

Дядюшка засопел и только крепче стиснул руку молодого человека. Так они прошли в молчании до площадки, которая по всем расчетам должна была быть площадкой первого этажа, и спустились еще ниже. Дядюшка убыстрил шаг, подталкивая Пирошникова, два раза им встретились какие-то люди, не спеша поднимавшиеся вверх, и они пропускали их, прижимаясь к стене. Наконец они вновь достигли двери Наденькиной квартиры, и тут Пирошников, желая продемонстрировать эффект, сказал:

— А вот и наша дверь, прошу убедиться!

Эффект был, надобно признать, очень сильный. Дядюшка, побагровев, притиснул нашего героя к этой самой двери и с ненавистью прокричал ему в лицо:

— Ах, вот ты как? Фокусы на мне производишь?

— Помилуйте, какие фокусы? — пожал плечами Пирошников.

— А вот такие! — И дядюшка, не дав молодому человеку опомниться, вновь повлек его вниз, неуклюже перепрыгивая через ступеньки и чертыхаясь, словно надеясь таким образом избежать наваждения, но, конечно же, не избежал. Через положенное время оба они, тяжело дыша, стояли у той же двери, которая в этот момент сама собою стала медленно открываться, так что дядюшка отпрянул от нее, ожидая бог знает чего. Лоб его покрылся потом, из-под шапки выбились редкие волосы, прилипшие ко лбу, лик его, как писали в классической литературе, был ужасен. Однако все объяснилось просто. Дверь была отворяема бабкой Нюрой, которая давно уже маялась в любопытстве касательно возни на лестнице. Она выглянула в щель, причем оказалось, что, перед тем как отворить дверь, старушка предусмотрительно надела дверную цепочку, и, увидев на площадке знакомого ей молодого человека в неловкой позе рядом с неизвестным мужчиной, пронзительным голосом и нараспев произнесла несколько фраз, смысл которого сводился к выяснению происходящего на лестнице.

— Да не волнуйтесь вы, Анна Кондратьевна! — досадливо отмахнулся Пирошников. — Это Наденькин дядя, мы с ним идем в магазин.

Старушка охнула и провалилась. За дверью раздался звук снимаемой цепочки, после чего все смолкло. По всей вероятности, бабка Нюра затаилась по ту сторону, вся обратившись в слух.

— Ну? — мрачно проговорил дядя Миша, уставившись на Владимира, впрочем, без прежней агрессивности.

— Вот вам и ну! — дерзко воскликнул наш герой, наслаждаясь победой. — Теперь-то вы видите?

— Постой. Что же это?.. Нет, давай сначала, — сказал упрямый дядюшка. — Пошли!

— Идите сами. У вас должно получиться.

Дядя Миша недоверчиво отпустил руку Пирошникова и, оглядываясь, побрел вниз; побрел с опаскою и не очень охотно. Он скрылся из глаз Владимира, некоторое время слышались его осторожные шаги, а потом снизу раздался радостный клич:

— Есть, мать-перемать! Есть она!

Пирошников печально улыбнулся темноте, улыбнулся иронически, ощутив всем своим существом ту невидимую пропасть, которая разделяла сейчас его и дядюшку. Он стукнул кулаком по перилам, отчего те глухо загудели, распространяя колебания вверх и вниз по лестнице. Но колебания эти, равно как и голос Пирошникова, еще могли достигнуть дядюшки, сам же он — нет, и в этом была загвоздка.

— Володя, давай ко мне, жду! — просительно прокричал дядюшка снизу, на что Пирошников, облокотившись на перила и свесив голову в узкий пролет, отвечал, что идет, не двигаясь, впрочем, с места. Так они обменивались сигналами, причем возгласы дядюшки становились все настойчивей и нетерпеливей. Наконец Пирошников услыхал, что дядя Миша, выругавшись, двинулся наверх. Желая сыграть с ним еще одну шутку, молодой человек тоже пошел вверх и в полном соответствии с жуткими законами лестницы через некоторое время нагнал своего психиатра. Он неслышно подкрался сзади к уставшему уже и потому идущему неторопливо Наденькиному родственнику и кашлянул. Дядюшка обернулся, зрачки его на мгновенье расширились и даже блеснули кошачьим светом, но тут произошло неожиданное. Повинуясь скорее инстинкту самосохранения, родственничек ударил Пирошникова кулаком в живот, причем попал в солнечное сплетение, отчего наш герой согнулся, как перочинный нож. Дядюшка же, не раздумывая ни секунды, взвалил его поперек себя на плечи и, отдуваясь, помчался вниз. Бежать ему пришлось недолго, ибо он был остановлен явлением женщины в белой шапочке и шубке неопределенного цвета, которая стояла перед дверью все той же Наденькиной квартиры и названивала в звонок.

Дядюшка стряхнул Пирошникова с плеч и прислонился к перилам, обводя помутившимся взором полумрак. Пирошников произвел несколько взмахов руками, чтобы наконец свободно вздохнуть после дядюшкиного удара, а потом только обратил внимание на женщину, которая, как уже догадался читатель, была не кто иная, как Наташа, вчерашняя благодетельница (как позже выяснилось — в кавычках) нашего героя.

— Здравствуйте, — сказал молодой человек тихо и неуверенно добавил: — Наташа…

Дядя Миша снял шапку и вытер ею пот со лба, а Наташа, обернувшись на приветствие, сощурилась в темноту и так же неуверенно поздоровалась.

Тут открылась и дверь (старухой, все той же старухой!), и все молча последовали в квартиру, прошли по коридору в комнату и там уже принялись друг друга разглядывать. Наступило, как водится, неловкое молчание, затем наш герой предложил гостье снять пальто, и все разделись, после чего дядюшка, онемевший от потрясения, пошел к дивану и тяжело на него опустился. Пирошников остался стоять у двери, а новое лицо заняло место на стуле, сев на него и оправив на коленях юбку.

Настало время описать Наташу, о внешности которой по вине нашего героя до сей поры было так мало известно. Сделать мне это весьма приятно, ибо она была хороша собою да вдобавок держалась в эти минуты скромно, потупив глазки, так что трудно было предположить в ней женщину, решившуюся вчера на смелый со всех точек зрения поступок. Итак, Наташа была, как разглядел Пирошников, маленького роста женщиной с гибкой фигурой и мальчишескими чертами лица. Таких, я думаю, охотно берут на амплуа травести детские театры. Серые глаза, над которыми распахнуты были крылышки бровей, чуточку впалые щеки матового цвета, близко к которым спускались на плечи длинные пепельные волосы, вьющиеся у концов, миниатюрный носик, загнутый вверх ровно настолько, чтобы придать лицу пикантное выражение, но ни в коем случае не испортить общего вида, — примерно такой представилась нашему герою Наташа, что, впрочем, не означает истинности портрета, а говорит скорее о подготовленном уже в душе Пирошникова определенном для нее месте.