Петер Эстерхази - Harmonia cælestis

Иногда, если он работал поблизости, мы с братишкой за ним наблюдали (без разрешения). Итак гордились, глядя, как он, полуобнаженный, разравнивал битум, все тело было в грязных разводах, иногда кто-нибудь из работавших рядом вдруг орал на него: граф, ебёнытъ, опять все запорешь на хер! спина его блестела от пота, лоб тоже, время от времени он отирал его кистью руки и поправлял очки, полуголый профессор, по нему было сразу видно — человек ученый, да и сильный, к тому же дух и сила совсем как у древних греков, о которых читала нам Мамочка, потому что самим нам читать не хотелось, все равно мы будем дорожниками, как наш Папочка, так зачем нам читать, в крайнем случае наденем очки для учености, о, многохитрые Одиссеи, слышали мы, но настаивали на своем, хотим класть асфальт, и тогда наша мать расплакалась, видно, что-то не так поняла, а мы рассмеялись, и равновесие было восстановлено.

В детстве мы часто видели плачущих взрослых.

Случалось, что вечером он не приезжал домой, потому что работали слишком далеко или «диспетчера подводили», забыв прислать грузовик за рабочими, и тогда ему приходилось спать в бытовке. По сравнению с землянкой бытовка казалась нам не такой занятной, но зато ее можно было перевозить. Дом на колесах!

(У меня сохранилась замечательная записка на листе А4 в клеточку, датированная 1952 годом, вместо подписи — печать Управления мостстройтреста «Кёрне», Секешфехерварское дорожно-эксплуатационное предприятие. Письмо написано карандашом: «Морицу Эстерхази, Майкпуста, Замок: На строительстве путепровода в Майкпусте требуются ночные сторожа, желательно из окрестных жителей. В случае Вашего согласия на эту работу просим обратиться к производителю работ или непосредственно на стройке к бригадиру каменщиков. Продолжительность рабочего дня примерно 12 часов, срок занятости 4 недели, почасовая оплата 2 форинта. Во время работы можно находиться в отапливаемой сторожке. Ждем Вашего ответа».

Способен ли кто представить, чтобы подобное письмо мой дед получил, скажем, в 1917 году? Ни один коммунист, даже самый отъявленный, на такое бы не отважился. Гильотина — пожалуйста, но чтобы ночным сторожем?!)

Когда отец задерживался, было хорошо — все мы ждали его прихода и, когда он наконец появлялся, мы радовались, особенно Мамочка (потом она перестала радоваться, а только ждала и продолжала ждать, даже когда Папочка уже приходил; все мы тоже переняли эту привычку ждать и не знали, когда нам радоваться), словом, все были рады, кроме сестер-близняшек, которые были еще малы, чтобы радоваться.

Младенцы совсем не такие, как маленькие животные, те могут быть грустными и веселыми, скажем, собака или козел, который живет у нас в огороде, ну чистый профессор с бородкой, мы как-то пытались его подоить, но ничего не вышло, он не дался, наверное, пожадничал; младенцы больше напоминают растения, но близняшки, несмотря на это, ужасно плакали, потому что у них постоянно болели ушки (воспаление среднего уха, отит). Они всегда заболевали одной и той же болезнью. У одной простуда — и у другой, у одной отит — и у другой то же самое. На то они и близняшки. А когда они дорастут до картофельной лапши, как они отнесутся к ней? Одинаково? Ну а к нам? А друг к другу? Потому что если будут любить друг друга, то рано или поздно сольются, как некоторые звезды («Занимательная астрономия»!), а если возненавидят, эта — ту, та еще пуще — эту, то они просто разобьются. Но из этого ничего не вышло.

Болели мы часто, хотя я отличался меньше всего, в основном хворали близняшки. Казалось, им все приходилось делить на двоих, включая и жизнестойкость. Однажды заболел мой братишка, и его пришлось контрабандой везти в Будапешт, в клинику доктора Славика. Он заразился коклюшем, что выходило за рамки возможностей местного эскулапа. Он просто не мог догадаться, что коклюш — это коклюш.

Доставить его взялась Бодица (она это отработала еще в Хорте). Перед отправкой автобуса милиция стала проверять документы. Бодица как ни в чем не бывало протянула удостоверение личности, в котором действительно была запись о ребенке, нашем двоюродном брате; мильтон внимательно посмотрел на Бодицу, потом на ребенка.

— Стало быть, это ваш сын?

Бодица со вздохом кивнула и улыбнулась улыбкой актрисы, которая притворяется, что она улыбается, как актриса. Страж порядка захлопнул удостоверение и помахал им в воздухе, будто веером. Бодице стало ясно, что она провалилась, ее сын был шестью годами старше, и двойная улыбка тут же исчезла с ее лица, ей и до этого было страшно, но теперь этот страх был заметен. Милиционер, словно бы испугавшись страха этой удивительно красивой женщины, поспешно сказал:

— Что-то мал ваш ребенок относительно возраста.

— Он болен, — враждебно ответила Бодица.

— Ну раз так, поспешайте к своему доктору, — и протянул ей удостоверение, но моя тетя схватила его слишком быстро, когда милиционер еще не отпустил его, и какое-то время казалось, будто они вырывают его друг у друга.

— Извините, — вежливо сказал милиционер.

— Ничего страшного, — ответила Бодица, но так холодно, что окно подернулось ледяным узором. Она этого вовсе не хотела, но, скованная страхом, не понимала, что с ней происходит, и ответила машинально, надменным, высокомерным тоном: — Ничего страшного. — И поверх головы закутанного ребенка уставилась в окно, хотя из-за ледяных разводов почти ничего не видела.

— Во дьявол, — вслух проворчал милиционер и подумал, что зря он не высадил эту расфуфыренную мадам вместе с ее щенком, как положено по инструкции, и чего ей нестись в Будапешт из-за какой-то болезни, когда здесь есть нормальный врач и все ходят к нему, но, ничего не сказав, вышел из автобуса; он тоже не мог понять, что с ним происходит.

К нам часто наведывался в гости мотоцикл с коляской и двое любезных мужчин на нем (в ней), дядя Шани Вадас и дядя Мишка Ловас, лысый как бильярдный шар, хоть и молодой; оба после войны работали вместе с Мамочкой в типографии.

При доме был огромный сад, целый парк, где даже протекал ручей. Хотя мы ютились в полуподвале, чуть ли не под землей, мы могли пользоваться всем садом, как если бы он был наш. Всякий раз, когда приезжал «BMW», мы спускались к ручью, стелили на траве одеяло, «BMW» привозил жареных цыплят, вино, пикник! настоящий пикник!

Летний пикник в октябре. Взрослые пили вино, а мы лимонад. Но нам разрешали чокаться. Потом мы жарили на костре сало, и лучше всего это (всегда) получалось у Папочки, хотя наши ломтики надрезал тоже он, но они никогда так не раскрывались, как у него, — вроде короны с вытянутыми лучами. Взрослые постоянно предупреждали нас, что сало надо жарить не в пламени, а только над углями. Но за отсутствием всякой логики этим добрым советам мы не внимали. Мамочка курила сигарету за сигаретой, а Шани Вадас и Мишка Ловас ухаживали за ней.