Хаймито Додерер - Избранное

Я находился в том приятном состоянии отсутствия, которое часто связано с нашим присутствием на праздниках жизни. В руке моей еще жило ощущение чего-то легчайшего и теплого, словно ко мне на ладонь опустилась маленькая нахохлившаяся птичка с растрепанными перышками на грудке. Это чувство было таким телесно-конкретным, что я поглядел на свою руку. И в самом деле на моей руке лежало нечто легкое и теплое, а именно ладошка четырехлетней девчушки, которая, сидя между мною и своей молодой мамой, самозабвенно-изумленно глядела на проезжавший мимо, мерно покачивающийся огромный грузовик городского театра с громоздкими декорациями. Да, декорации меняются. Вы слышите удары колокола? Я свой услышал, я знал, сколько пробило. Ручка ребенка большую часть дороги пролежала в моей руке; у меня отдыхала небесная птица.

На другой день ранним утром я шел по длинному составу скорого поезда, который ехал на запад. Я отыскал удобное место в вагоне второго класса и вышел в коридор, который был слева по ходу поезда. Сквозь густой папиросный дым сиял мне день, лазоревый и золотой. Я опустил стекло. Мы мчались вдаль. Дорога вела в Париж. Вскоре она начала подниматься красивыми извивами, и холмы повторяли ее движение. Дома были прилеплены к склонам подчас очень густо. Ветер вместе с дымом теперь уже сильно бьет в лицо, перестук колес становится звонче, открывается лесистая долина. Мы уже далеко. Мы подъезжаем к той седловине, которую поезда преодолевают сквозь два туннеля. Дважды гора с клекотом и бульканьем прополаскивает нами свою глотку. После полоскания перестук колес звучит уже в другом ритме. Поезд мчится с горы. Темп исполнения alla breve — так было до сих пор, а вверх в гору более сложный, считать надо на 12/8. Дребезжит, торопится — финальная фраза. Теперь звучание должно разрастись: зачем мы жили на свете, если хотя бы в финале не можем стать свободными?! Вот это и достигнуто — слева и справа пейзаж срывается вниз, отпускает нас, мы взвиваемся, словно в лифте, громко, грозно, грузно: виадук. Айхграбен. О, изумрудный дол! Обдай свои деревья пьянящей пеною зеленых листьев, поет нам ветер с холмов. В ответ на ритмичный стук колес мчащегося с горы поезда из глубины моей груди, будто из самого средоточия моей жизни, вырывается верещащий ликующий вопль, как порой кричат лошади, когда их пускают в галоп или заставляют скакать во весь опор.

Пер. с нем. Л. Лунгиной.

Как-то раз, когда наш знакомец с Рейна проходил в обществе доктора из Брасенгейма мимо кладбища, тот, указав на свежую могилу, заметил:

— Вот и Зельбигер тоже ускользнул от моих забот и обрел это последнее пристанище стараниями своих приятелей.

В трактире, где бражничали канцеляристы, разгорелся яростный спор, и один из собутыльников, стукнув кулаком по столу, воскликнул:

— И все-таки их не существует! Я разумею привидений и прочих призраков. А те из вас, кои дадут себя запугать, — продолжал он, — глупые бабы, да и только.

Тут его товарищ, писарь, решил поймать спорщика на слове и сказал, обращаясь к нему:

— Послушай-ка, счетовод, не много ли ты на себя берешь? Бьюсь об заклад на полдюжины бургундского, что смогу напугать тебя до смерти, хоть и заранее уведомлю о своем намерении.

Счетовод согласился, сказав: «По рукам!»

Вслед за тем писарь отправился к лекарю.

— Господин хирург, если вам попадется покойник, у которого вы могли бы отсечь руку по локоть, то благоволите сообщить мне об этом.

Некоторое время спустя лекарь пришел к писарю.

— Нам доставили труп самоубийцы, — сказал он. — Покойник был решетником. Мельник выловил его у запруды. — И он протянул писарю отрубленную руку.

— Ну как, счетовод, ты по-прежнему упорствуешь в своем утверждении, будто призраков не существует?

— Разумеется, не существует, — ответствовал тот.

Тогда писарь тайно прокрался в каморку счетовода и спрятался под его кроватью. А когда счетовод улегся в постель и заснул, писарь провел по его лицу своей теплой рукой. Счетовод проснулся и так как он в самом деле был человеком разумным и храбрым, то сказал:

— Что это за дурацкие проделки? Ты хочешь во что бы то ни стало выиграть наш спор? Ужель ты мнишь, будто я сего не понимаю?

Писарь не проронил ни слова в ответ, но, когда счетовод снова заснул, писарь вдругорядь провел своей рукой по его липу. Тогда счетовод сказал:

— Ну, знаешь, будет! Коль я схвачу тебя за руку, тебе несдобровать. — И третий раз медленно провел писарь рукой по лицу счетовода, а когда тот уже готов был его схватить и хотел было воскликнуть: «Вот ты и попался!», у него в руках оказалась ледяная, обрубленная по локоть рука утопленника, и леденящий, смертельный страх заполз счетоводу в самое сердце, поразил всю его живую плоть. Когда же он очнулся и пришел в себя, то произнес слабым голосом:

— Сколь ни прискорбно это, но вы выиграли наш спор.

Писарь рассмеялся и ответил:

— В воскресенье разопьем полдюжины бургундского!

Однако счетовод возразил ему:

— Мне уже его никогда не пивать.

Коротко говоря, на другое утро у него поднялся жар, а неделю спустя он был уже трупом.

— Вчера спозаранку, — сказал доктор нашему знакомцу, — его отнесли на кладбище, и он покоится в той самой могиле, на которую я вам давеча указал.

(Из календаря «Рейнский домашний друг», год 1814, «Смерть от страха».)

Разговор в трактире: существуют ли привидения или там призраки?

— Чушь все это, сказки. И всякий, кого удастся этим напугать, — глупая старая баба, да и только.

Вдруг одному из собутыльников, до той поры молча слушавшему спор, пришла на ум одна затея, которая показалась ему столь забавной, что он едва смог сдержать свой восторг. Великолепно!.. Ну, подождите!..

— Бьюсь об заклад, коллега, что ты у меня задрожишь от страха как осиновый лист, причем еще нынче ночью, хоть я тебя и предупреждаю об этом заранее.

Тут же заключили пари на несколько бутылок вина, а потом тот, кто его предложил, отправился к своему приятелю, окружному врачу, вскрывавшему трупы, и раздобыл у него отсеченную по локоть руку самоубийцы, которого выловили у запруды. Через открытое окно — дело было летом — он быстро влез в комнату своего коллеги и юркнул под кровать, безмерно радуясь своей выдумке. Ждать пришлось долго, целую вечность, да и лежать под кроватью оказалось весьма неудобно. Будь это хоть спальня красивой женщины, тогда б еще куда ни шло, там есть на что поглядеть, а тут… Ну, наконец-то!.. Лестница скрипнула… Итак, момент настал!.. Он сжался в комочек и притаился. Вспыхнул свет, послышалось долгое откашливание… гх, гх… Что будет дальше? «Только бы ты не угодил мне в голову сапогом, любезнейший!» Снова стало темно, хозяин ощупью пробирался по комнате. Что-то скрипнуло это, конечно, кровать… Ну вот, уже и захрапел. Главное, не шуметь. Он осторожно высовывается из-под кровати, в левой руке у него мешок с рукой покойника, а правой он дотягивается до лица заснувшего приятеля и торопливо проводит по нему ладонью снизу вверх, задевая нос, и снова заползает под кровать.