Пьер Гийота - Воспитание

В октябре 1953 года я уже в Сен-Шамоне, что в долине Жье, в Коллеже св. Марии, большом архитектурном ансамбле XIX века с шиферными крышами: высокая и массивная часовня 30-х годов по центру.

Широкий парадный двор перед главным фасадом, с куртинами. Несколько школьных дворов, спортивная площадка, посыпанная окалиной беговая дорожка, бассейн - все это на холме, возвышающемся над центром промышленного города с запахом тухлых яиц.

Нас две тысячи учеников, разделенных на младших, средних и старших.

Те ученики, что хотят увидеться в конце дня со священником, во время занятий пишут записочки, которые собирает один из нас, староста класса, и проверяет надзиратель на своей кафедре под часами, а затем тот же староста раскладывает записочки на этаже под дверьми священников.

Я быстро привязываюсь к ректору, отцу Сантенаку, уроженцу Пиренеев, который чувствует себя неловко на своем посту, но трудится с увлечением, добротой, уважением, в одиночестве: властвует он кротко, дети бесконечно его изумляют.

Полностью отвергая уроки гимнастики и любые игры с мячом, я много времени провожу в нужниках во внутреннем дворе, по крайней мере, до окончания занятий: там я могу сколько угодно читать, рисовать, нюхать и рассматривать экскременты тех, кто побывал здесь до меня, - какашки соответствуют форме ануса, - запятые дерьма и черви, извивающиеся на стенах, возбуждение мух, я гораздо лучше ощущаю собственное тело среди того, для чего оно и предназначено: секс - что если бы он стал вдруг публичным? - и смерть. Лучше уж засунуть нос в эту кучу, нежели подчиняться свисткам гимнаста в тренировочном костюме.

Я успеваю по французскому, латыни, древнегреческому, истории.

На занятиях, едва закончив свой перевод с иностранного на родной - уже такой сложный Тацит, но «саспенс» ускоряет развертывание синтаксической конструкции - или с родного на иностранный, я пускаю свою работу по партам, где товарищи ее списывают, и читаю, все чаще набрасывая на полях черновики писем к поэтам, романным героям, историческим персонажам, артистам.

Теперь много поэзии: особенно романтической, «Судьбы», «Античные и новые поэмы» Виньи, «Ночи» Мюссе, исторические биографии: «Мария Стюарт» Цвейга, которую я дарю матери на ее День.

«Грозовой перевал» я уже могу прочитать целиком, затем «Игрок», которого я беру в библиотеке матери, «Дитя» Валлеса, «Три повести» и «Саламбо» Флобера, «Евгения Гранде» и «Отец Горио» Бальзака, «Атала», «Натчез», «Последние абенсеражи» и «Замогильные записки» Шатобриана, «Мечтания» Руссо, «Задиг» и «Кандид» Вольтера, «Персидские письма» Монтескье, затем я принимаюсь за «Тысячу и одну ночь», где вижу не только яркие, жестокие, морские, любовные, ночные сцены, но и форму, прихотливость рассказов, вставляемых один в другой, потерю смысла: форма, в которой я вижу сюжетную перипетию, самостоятельное чудо.

Летом 1953 года свержение Моссадыка [271] Мосаддык, Мохаммед (1882-1967) - премьер-министр Ирана (I95I-I953). 19 августа 1953 г. Мосаддык 
был свергнут, к власти пришел генерал Фазлолла
 Захеди, который вернул нефтяные концессии США 
и Великобритании и восстановил с ними диплома
тические отношения. После свержения Мосаддык
 был сослан в имение Ахмедабад под Тегераном,
 где долгое время находился под надзором властей. , премьер-министра Ирана, мы видим его в «Пари матч», униженного старика в пижаме, проживающего под надзором в клинике. Моя мать восхищается этим сыном каджарской принцессы, который учится в начале века во Франции, а в 1951 году национализирует иранскую нефть, принадлежавшую тогда Англии.

Моя мать не любит шаха, хотя и сочувствует шахине Сорейе [272] Сорейя Асфандияри Бахтияри («Принцесса с груст
ными глазами», 1932-2001) - вторая супруга Мохам
меда Реза Пехлеви, последнего шаха Ирана, с 1951 г.
 Дочь знатного иранца и немки, родившейся в России. Поскольку брак с шахом оказался бездетным,
 по мусульманским законам супруги были вынуждены развестись в 1958 г. Сорейя уехала в Европу,
 где стала «иконой» высшего света и впоследствии 
умерла в своей парижской квартире. , такой красивой, но из-за бездетности обреченной на развод.

Она считает Иран, древнюю Персию Ксеркса - врага Афин и Александра - и «Тысячи и одной ночи» одной из главных империй, чьи природные богаства принадлежат ей по историческому праву. Поддержка, оказываемая Моссадыку коммунистами, не уменьшает восхищения матери.

*

Я вступаю в Общество св. Викентия де Поля [273] «Общество св. Викентия де Поля» - международная
 католическая благотворительная организация, 
созданная в 1833 г. в Париже группой мирян и названная в честь католического святого Викентия 
де Поля (1581-1660). . Основанное в 1833 году в Париже Фредериком Озанамом [274] Озанам, Антуан Фредерик (1813-1853) - французский
и сторик литературы и философии, общественный 
деятель, инициатор католической благотворитель
ной организации «Общество св. Викентия де Поля»,
 блаженный католической церкви. соратником Ламенне [275] Ламенне, Фелисите Робер (1782-1854) - знаменитый 
французский писатель, аббат. «Слово верующего» 
(1834) оказало громадное влияние на тогдашнее
 французское общество. В форме библейских псал
мов и евангельских притч Ламенне критикует 
существующий экономический и политический 
строй, противоречащий требованиям религии,
 и выступает защитником кооперации, права на существование, равенства полов и народного суверенитета. Папа римский осудил «Слово верующего»
особой энцикликой. чье «Слово верующего» я тогда читаю, это «общество» состоит из мирян, которые, наряду со своей основной профессией, обязуются регулярно навещать бедных, одиноких, отверженных, помогать им выживать, просто жить.

В коллеже есть одна группа, куда входят ученики и взрослые.

Так, дважды в неделю я навещаю с товарищами забытых стариков и людей помоложе, вдов без пенсии, приживалок, презираемых окружающими.

Одна вдова с красивыми волосами питается впроголодь, не в силах работать из-за артроза в бедре, и живет в лачуге над рукавом реки с замусоренным течением: мы приносим ей риса, макарон, кофе, купленных на свои же карманные деньги и членские взносы старших, и убираем дом.

Так как я полон энтузиазма, она готовит кофе, ставит его на клеенку на своем единственном столе и накрывает своей увядшей ладонью мою.

Крыса, поднявшаяся от реки, запрыгивает в окно на приоткрытый ящик для угля и падает в перекатывающиеся овальные брикеты.

Я задумываюсь, развлечь ли вдову еще немного или лучше остановиться, чтобы не обидеть, она видит мою растерянность и кладет мою руку обратно на липкий стол. Я пью кофе и рассказываю ей о короле Лире, Эдгаре, шуте, поедающем дохлых крыс.