Ник Хоакин - Женщина, потерявшая себя

— Но ведь ее украли!

— Нет, она утонула!

— Утонула?

— Да, я сама бросила ее в пруд!

— Значит, ты сказала неправду?

— Да! Да! Я сказала неправду, я лгала, всегда только лгала, лгала! — повторяла Конни, в то время как белый «ягуар» взбирался по скале и россыпь огней Гонконга убегала вниз, а вверху, все еще высоко вверху, последние лучи солнца догорали на стенах монастыря.

Но ложь означала безопасность; она давала кино и мороженое, высокую стену, железные ворота, вооруженную охрану и большой дом, окруженный садом, а по ту сторону стены был ужас: кресты на дверях и три ведьмы, бродящие по ночам.

«Лгала! Лгала! Лгала!» — пел ветер в ее ушах.

Высокая стена вокруг нее рухнула, и сад тоже. И она оказалась по ту сторону стены — одна, пленница своего «ягуара», беглянка в ночи, которую заставляют мчаться наверх к монастырю, чтобы встретить собственную ложь лицом к лицу.

— О, нет! Нет! Нет! — закричала она и круто повернула руль.

Скала качнулась в свете фар, машина, резко развернувшись, покатила вниз, теперь уже навстречу ветру. Огни города тускло мерцали сквозь дымку, а она гнала автомобиль вниз по темному склону, прочь от ужаса.

Когда она подъехала к вокзалу в Кулуне, дымка превратилась в густой туман. Она прошла сквозь туман в ярко освещенное здание вокзала. Купив билет, она поднялась в вагон, и тут же пол дрогнул, донесся свисток паровоза, и стальные колеса со скрежетом покатили по чугунным рельсам. Она подбежала к окну, за которым проплывали клочья пара. Лица на платформе уносились назад, и никто не махал ей на прощание. Покачиваясь, она шла по коридору и чувствовала царившую в вагоне напряженность: казалось, за каждой дверью притаился шпион.

У нее было отдельное купе. Она приспустила шторы, но не стала включать свет. Сидя у окна, она смотрела, как исчезли вдали яркие огни вокзала. Потом вдруг сразу стало темно: они въехали в туманную ночь.

Она сидела в темноте, кутаясь в меха и прижимая сумочку к груди, вслушиваясь в стук колес, который все учащался и наконец слился в ровный гул. С облегчением вздохнув, она забилась в угол и закрыла глаза. Ночь превратилась в рой терпких запахов: пахло сырой землей, скотиной, овощами. Поезд, наверное, шел мимо ферм, плывя в тумане, как длинный поблескивающий угорь. В каком же анекдоте говорилось, что женитьба похожа на поезд? Стараясь вспомнить, она открыла глаза и в страхе выпрямилась.

На сиденье напротив что-то темнело.

Вглядевшись, она различила в темноте лицо. Ее сумочка упала на пол.

— Мачо?

На скрытом мраком лице сверкнули в улыбке зубы, человек помахал рукой.

— Привет, Конни…

Он наклонился поднять сумочку.

— Мачо…

— Куда ты едешь, Конни?

— Не знаю.

— Ты просто села в поезд и поехала?

— Да.

— На, ты уронила сумочку.

Она взяла сумочку, а он поймал ее руки и задержал в своих.

— Конни, они сказали тебе…

— …что ты ждешь меня?

— Уедем вместе, Конни.

— Куда?

— В Америку, в Европу…

— Мы все равно не уедем от прошлого.

— Нет, мы никогда не вернемся к нему.

— Ей ты это тоже говорил когда-то.

— О, проклятые письма! Конни, поверь мне: с этим давно покончено.

— «Этим» были и мы с тобой. Мачо.

— Нет, не были! У нас своя жизнь.

— Какая там жизнь? В нашей жизни все решили за нас еще до того, как мы поженились.

— Но ведь мы на деле еще и не женаты, Конни.

Она почувствовала, как его дыхание приближается к ней, и попыталась вырвать руки.

— Пусти меня, пусти!

Но он еще крепче сжал ее руки в своих. Холод, поднимавшийся от земли, проникал через пол вагона, скользил по ее ногам, бедрам. Стук колес грохотом отдавался в ушах.

— Ты не можешь убежать, Конни, — навис он над ней. — Мы связаны друг с другом, мы все связаны друг с другом. Мы не можем расстаться, это все равно, что сейчас соскочить на ходу с поезда.

— Пусти меня, — простонала она, — пусти!

Он схватил ее за плечи и притянул к себе:

— Ты права, Конни. «Этим» были также мы с тобой, и с «этим» еще не кончено. Мы должны остаться вместе, как мы вместе здесь и сейчас, как мы вместе всегда!

— Нет, нет и нет!

Покачиваясь от толчков поезда, он крепко прижал ее к себе и заставил поднять лицо:

— Разве ты сама не хочешь этого, Конни?

Не в силах вымолвить ни слова, она только отрицательно покачала головой.

— Отвечай, черт тебя побери! Ты ведь хотела, чтобы было именно так?

— Нет, Мачо, нет!

— Тогда зачем ты примчалась в Гонконг?

— Я не знала, что она здесь!

— Э, нет, ты знала, Конни! И ты помчалась за ней, чтобы я помчался за тобой.

— Нет, нет, я хотела убежать от тебя!

— Нет да! Ты хотела, чтобы мы опять были втроем, как прежде, когда ты была ребенком. Помнишь, Конни? Дорогая мамочка, добрый, милый Мачо и прелестная маленькая Конни вместе отправляются на прогулку. Маленькая Конни такая смышленая — она всегда куда-то убегает, и мамочка с Мачо могут обниматься за кустами…

— Я этого не знала, Мачо, не знала! Я была ребенком!

— Обманщица! Ты думаешь, я не замечал, как ты поедала меня глазами? О, ты уже тогда отлично понимала, в чем дело!

— Нет, Мачо! Нет! Я ничего не понимала, пока не нашла эти письма!..

Он сел рядом и притянул ее к себе.

— Ты искала эти письма, Конни. Ты не успокоилась, пока не нашла их. Тебе мало было знать, что это ее я обнимал, обнимая тебя. Ты хотела, чтобы я знал, что ты знаешь, ты хотела, чтобы я сам сказал об этом. И сейчас ты хочешь, чтобы я взял тебя именно так, когда мы оба отлично понимаем, что мы делаем.

— Нет, Мачо! Пусти меня!

— Ты жадная девочка, Конни. Тебе мало было тебя самой: ты хотела, чтобы вас непременно было двое!

Она оцепенела в его руках.

— А кто меня сделал такой?

— Я никогда не собирался и прикасаться к тебе, Конни!

— Но ведь прикоснулся! Прикоснулся! Только не ко мне — меня рядом с тобой никогда не было! Всякий раз, когда ты касался меня, я все меньше и меньше чувствовала себя самой собой, и в конце концов я перестала понимать, кто я на самом деле!

— Я должен был ответить ей ударом на удар…

— И для этого ты использовал меня?

— Я и сейчас использую тебя, война еще не кончилась, Конни!

Она откинула голову назад и закрыла лицо рукой, словно он ее ударил.

— И так будет и впредь, Конни.

— Да?

Помолчав, она вяло подняла голову и внимательно посмотрела ему в глаза.

— Но ведь ты уже отомстил, Мачо, — сказала она, и взгляд ее стал жестким. — Теперь моя очередь.

Неожиданно он отпустил ее и прижался лицом к стене.

— Конни! Должен же быть какой-то выход!

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, Мачо, мы связаны друг с другом, мы все связаны друг с другом. Ты сам это сказал, и ты прав. Но знаешь ли ты. Мачо, с кем ты связан? Знаешь ли ты сам, с кем ты окажешься, когда возьмешь меня сейчас? Тебе не страшно, Мачо?