Аугусто Бастос - Сын человеческий

Через несколько дней Мария Регалада смогла вернуться к своей обычной работе, которая ей доставляла только удовольствие.

В то время девушке было пятнадцать лет. Пока отец рыл новые могилы, она носилась среди кладбищенских склепов, выпалывала сорную траву вокруг деревянных крестов, приводила в порядок и штопала траурные ленты на венках, обрывала увядшие цветы. Это была почти такая же работа, как на огороде. Мария охотно выполняла ее. Она знала все кресты наперечет. Здесь были могилы ее матери, дедушки Хосе дель Росарио, родственников и друзей. В центре кладбища теснились бесчисленные кресты над большой братской могилой, куда сложили трупы тех, кто не попал в воронку от взрыва.

Для Марии Регалады все мертвецы были одинаковы. Все равноправные обитатели ее владений. Она оберегала их сон под землей. Уважала их, но не боялась. Смерть для нее была не более чем оборотная сторона жизни, — время отдыха. Место могильщика в Сапукае всегда было почетным и желанным.

Великая война усеяла могилами эти голубые долины. Три столетия назад поместья иезуитов простирались здесь до холма Парагуари. Священники распространили легенду о появлении на этом холме святого Фомы, как всегда, хитроумно сплели ее с мифом индейцев о Сумё, который тоже появился здесь еще в те времена, когда солнце было меньшим божеством, чем луна. Индейцы прикинулись, будто верят священникам. Но сейчас это уже не имело значения ни для кого.

В горной пещере на базальтовом уступе видны следы ног этого покровителя мате, а когда дует ветер, слышится его голос, которому сердито вторит эхо под нависшими сводами.

В этих краях, особенно над долинами Парагуари, Пирайю и Сапукай, в темные ночи над самой землей обычно маячат яркие пятна фосфоресцирующих бабочек. И по сей день, когда копают новую могилу, часто находят то кувшин, доверху набитый серебряными и золотыми монетами конца Великой войны, то деревянную статую эпохи иезуитов.

Должность могильщика в Сапукае приравнивается чуть ли не к благородному званию. Со времен Великой войны из поколения в поколение ее занимают мужчины рода Касере, самой бедной и неграмотной семьи в деревне, как занимают трон представители одной династии. Никто не оспаривает у Касере этого права.

Словом, кладбище намного старше деревни, появившейся в сиянии огненной кометы в год празднования столетия со дня провозглашения независимости. Возможно, в Парагвае есть и другие деревни, выстроенные недавно возле кладбищ вековой давности.

Хосе дель Росарио, дедушка Марии Регалады, роя очередную могилу под старым кладбищенским лавром, нашел деревянное изображение святого Игнатия. Его-то и принес чужеземцу Тани Касере в благодарность за спасение дочери. Иностранец отказывался от подарка, жестами объяснял, что не хочет ничего брать, но Тани оказался упрямей его.

— Вы излечили мою дочку, — сказал он на гуарани. — Денег у меня нет, а ждать, пока вы умрете, чтоб отблагодарить вас работой, я не хочу. Святой ваш, и все тут.

Он прислонил статую к стене хижины и ушел.

В деревне только и было разговоров, что о «легкой руке» иностранца.

Спустя некоторое время он удалил нья Лоле жировую опухоль на затылке. Потом вылечил пастуха, знакомого ему по постоялому двору. Этот пастух вместе с разгоряченными весенним воздухом «цыпочками» всегда отпускал едкие шутки в адрес иностранца.

Пастух подъехал к хижине на лошади, задыхаясь от кашля. У него оказалось крупозное воспаление легких. И не миновать бы Тани Касере рыть ему могилу, но гринго спас пастуха и ничего не захотел взять от благодарного пациента: ни денег, ни револьвера, ни лошади. Он принял от него только собаку, которая за три дня успела привязаться к своему новому молчаливому хозяину.

Затем он вылечил жену Атанасио Гальвана от астмы, а его самого еще от какой-то болезни, потребовавшей длительного лечения кровоочистительными микстурами. Мировому судье он облегчил мучительные боли, вызванные геморроем. Несчастный вечно сидел, наклонившись вперед, на самом краешке стула. Даже священнику с его больной печенью помогли средства, предписанные иностранцем. Он обнаружил блестящие познания в лекарственных травах. Гринго уходил в глубь леса и возвращался с целым ворохом целебных растений. Его знаменитые настои действовали безотказно. С тех пор его и прозвали «Доктор».

Бывший телеграфист, употребив все свое влияние, прекратил поток доносов, сыпавшихся от медиков Асунсьона и Вильярики, в которых изобличалась противозаконная врачебная практика иностранца.

На смену недоверию, насмешкам, злому шушуканью пришли уважение и даже восхищение. Никто уже не говорил худо о Докторе. Он уже перестал быть гринго, но еще не стал еретиком.

С каждым днем все больше и больше народу толпилось около круглой хижины. В повозках, пешком, на лошадях, из соседних деревень и самых дальних приезжали, приходили, кое-как добирались больные и калеки в надежде облегчить свои страдания. Приходили и прокаженные. Доктор принимал всех по очереди, молча, терпеливо выслушивал, никому не отдавая предпочтения, с бедных денег не брал, и те приносили ему кто курицу, кто яйца или еще какую-нибудь снедь, а некоторые приходили с материей, чтобы Доктор сшил себе новую одежду.

Он соорудил примитивный перегонный куб, дистиллировал в нем вытяжку из апельсиновых листьев и целебный бальзам для прокаженных, который заменял чаульмугровое масло.

Почти все дамы из церковной общины добивались приема у того самого Доктора, которому они в былые времена хотели запретить ночевать на паперти.

Тогда же он вылечил от тропической лихорадки одного помешанного. Больного звали Касиано Амойте. Он жил с женой и малолетним сыном в старом вагоне, поврежденном во время взрыва… Когда после долгого отсутствия Касиано Амойте вернулся в Сапукай, немногие узнали в нем Касиано Хару, одного из зачинщиков восстания в гончарнях Коста-Дульсе.

Жилищем ему служил тот самый вагон, о котором впоследствии говорили, что он каким-то чудом катится по полю на горящих колесах.

Очередной слух, конечно. Из числа тех, что постоянно ходят среди бедных людей, суеверных из-за вечных невзгод.

После выздоровления Мария Регалада стала приходить к деревянной хижине и приносить Доктору тушеные овощи с мясом, которыми тот делился с собакой, пахучие парагвайские супы и маниоковые лепешки.

Доктор ни разу не поблагодарил ее за внимание, не заговорил с ней даже после смерти ее отца, которого ему не удалось спасти, несмотря на все старания. Желтая лихорадка за несколько дней свела Тани Касере в могилу, в одну из тех, что он обычно выкапывал заранее, «чтобы не свалилось на голову много работы сразу», как он говаривал. Теперь на него свалилось не много работы, а много земли. Кто-то злобно прошипел сквозь зубы, что Доктор нарочно дал могильщику умереть.