Аугусто Бастос - Сын человеческий

— Что вы нам ответите? — решительно спросил тот, который назвался Сильвестре Акино.

— Не знаю. Дайте подумать.

Но уже в тот момент мне было ясно, что рано или поздно я соглашусь. Начинался следующий круг, и я снова попадал в него. Я смутно догадывался о том, что заранее на все готов. Разве можно оставаться в стороне?

Я вернулся в вагон и подошел к Кристобалю. Он стоял, прислонившись к разбитой замшелой стенке. Двадцатилетний парень. Или столетний. Он пристально смотрел на меня. Красные осы гудели над ним. Душно пахло древесной смолой. Над лесом сгущались сумерки.

Я спустился на землю.

— Пошли, — сказал я ему.

Мальчик повозился с засовом и медленно, словно ему было не с руки, приоткрыл кладбищенскую калитку, — он, очевидно, хотел проскользнуть незаметно. Скрип калитки напугал его. Он замер, рука цепко ухватилась за перекладину. Бойкие голубые глаза мальчика стреляли по сторонам.

Тихая солнечная сьеста убаюкала ветвистые казуарины, и они дремали, покачиваясь во сне. На проселке не было ни души, только по лесу сновали легкие тени зверьков.

Мальчик смотрел на ранчо, полускрытое апельсинными деревьями. Под навесом появилась женщина и махнула мальчику рукой, приглашая его войти. Он приободрился, сдунул со лба прядь, которая лезла ему в глаза, и снова принялся открывать калитку. Теперь он действовал еще осторожнее. Засов лязгнул. Мальчик, быстро схватив брошенные наземь узелок и кирку, прошмыгнул на кладбище.

Он петлял между могилами, сбивая киркой бурьян, а когда добрался до густых зарослей кустарника, напустил на себя деловой вид, будто поглощен работой, и направился прямо в дальний угол кладбища, глубоко вдыхая запах цветущего чернобыльника.

Между могильными крестами в тени ветвистого лавра крепко спал человек. Мальчик остановился подле спящего и молча смотрел на него, не решаясь разбудить, а может, считая, что перед ним мертвец, только что выкопанный из земли или, наоборот, еще не погребенный. Наконец он позвал его, совсем тихо, словно и впрямь обращался к покойнику:

— Кирито!

Ему пришлось повысить голос и дважды окликнуть спящего.

Человек вскочил, мгновенно стряхнул остатки сна, растерянно заморгал глазами, зеленоватыми, как плесень, которая облепляет днище каноэ, и с беспокойством уставился на мальчика:

— Чего тебе, Алехо?

— Мама прислала поесть.

Мальчик протянул ему узелок: миску, завязанную в тряпицу, через которую пробивались струйки пара.

Тот замахал руками, отказываясь от угощенья.

— Здесь немного йопары, и все, — сказал мальчик.

— Зачем ты принес это сюда? А вдруг бы тебя увидели? Думаешь, поверят, что ты мертвецов подкармливаешь?

Усталые глаза мальчугана опечалились. Он потупился и принялся сбивать ногой чахлую крапиву.

— Мама надеялась…

— Я же сказал, чтобы она мне ничего не присылала. И так у нее куча неприятностей из-за того, что она меня спрятала.

— Надо поесть, Кирито. Ведь ты уже два дня ничего не ел.

Мальчик снова протянул узелок. Кирито неохотно взял его. Алехо вытащил из обоих карманов по апельсину и отдал их. Кирито развязал узелок. В помятой жестяной миске дымилась фасоль с мясом. Сверху лежала ложка и несколько лепешек из маниоки. Кирито накинулся на еду.

— Разузнали что-нибудь? — спросил он с набитым ртом.

— Сильвестре и остальных арестованных сегодня увезли на поезде, надели на ноги кандалы и увезли.

— А куда, не слыхали?

— Нет. Наверно, в Парагуари, потому что конвоиры были оттуда.

— Всех отправили?

— Всех, кто жив остался.

Кирито пристально посмотрел на мальчика. Жестяная ложка звякнула о зубы.

— Наши им принесли поесть, так солдаты даже близко их не подпустили. Боялись, что разговоры заведут.

Мужчина с жадностью проглатывал куски; лицо его невольно омрачилось.

— Я с матерью ходил на станцию, — продолжал мальчик не без ребячьей гордости, — видел арестантов. У Сильвестре вся нога была в крови, а они ему все равно кандалы надели. Вместе с Гамаррой заковали. Я им бросил апельсин, угодил прямо в ноги. Когда поезд тронулся, Сильвестре с Гамаррой, наверно, разделили его и съели.

— Что ты еще узнал? — спросил Кирито, глотая непрожеванные куски.

— Ходят слухи, будто тебя в лесу ищут. Вчера вагон сожгли. У речки до сих пор дымок виднеется. Говорят, прежде чем запалить, они всю землю вокруг перекопали. Думали, наверное, там оружие зарыто.

Кирито опять растерянно заморгал; ложка на мгновение повисла в воздухе. Он недовольно поморщился, как будто ему в лицо пахнуло гарью от сожженного вагона. Но никакой гари не было, — над фасолью стоял мутный и жирный пар.

. — В деревне тебя искать бросили. Уже все дома обшарили. Клето Родаса по ошибке убили. Он прятался в колодце, они его там и пристрелили. Говорят, за тебя приняли. Несколько раз кричали: «Сдавайся, Кристобаль Хара! Все равно тебе крышка!» Вытащили Клето из колодца уже мертвого, глянули, а это не ты.

— Еще что знаешь? — нетерпеливо требовал мужчина.

— Кто-то сказал, что вокруг лепрозория часовых поставили.

— Вот где бы мне укрыться! — пробормотал Кирито так, будто разговаривал сам с собой. — Хоть бы ненадолго, пока солдаты отсюда не уберутся!

— Сегодня утром мама прокаженным еду носила, так говорит, часовые ходят вокруг лепрозория, но близко подойти боятся.

— Ясно, к прокаженным они не сунутся.

— Тебе туда не пробраться, Кирито, — твое лицо им знакомо. Сразу же опознают и схватят.

— А ты не знаешь, проселок охраняется?

— Пока нет. Они тут всю округу прочесали, только сюда не заглядывали, — мальчик обвел рукою кладбище, — им ни в жизнь не догадаться…

— Ладно, что еще? — буркнул мужчина, выскребая ложкой фасоль из миски.

— Мама рассказывала, что в управлении собираются устроить праздник.

— Праздник? — Восковое лицо Кирито снова передернулось, зеленоватые, словно распустившиеся почки, глаза заблестели.

— Праздник для офицеров эскадрона.

— И когда же будет этот праздник? — помолчав, спросил он.

Известие его явно оживило.

— В субботу вечером.

— Стало быть, завтра.

— Ага, завтра.

Кирито задумался, а мальчик, не смея нарушить молчание, не сводил с него любопытных глаз.

— Алехо, скажи матери, чтобы прислала мне что надеть. Я пойду на этот праздник.

— Да ведь там же солдаты! — воскликнул недоверчиво мальчик. Уж не шутит ли Кирито?

— Ну и что?

— Chake га’е! [50] Вот это да! (гуарани)

— А матери только про одежу скажи, чтобы прислала, больше ни слова. Там видно будет. Надо же мне отсюда выбраться.

Мальчик рассеянно посмотрел на заросли бамбука и вдруг быстро вскочил на ноги.

— Смотри, Кирито!