Аугусто Бастос - Сын человеческий

Беглец метнул цепкий, настороженный взгляд в ту сторону, куда указывал Алехо. По дороге крупной рысью скакали трое всадников с винтовками на ремнях. Солдаты болтали и перекидывались шуточками. Временами слышался смех и звяканье длинных сабель, бьющихся о стремена.

Застыв неподвижно в кустах, Кирито и Алехо следили за солдатами. Те не могли их заметить на таком расстоянии, но мужчина и мальчик не знали, куда направляется и чем займется этот веселый патруль. Спрятав измазанную миску и ложку, Кирито нырнул в высокую траву, подымавшуюся над старой осевшей могилой, и исчез из виду, будто земля, разверзшись, поглотила его.

Мальчик, став на колени, принялся рвать траву, стараясь отвлечь внимание солдат, но те проскакали мимо, даже не взглянув в его сторону.

А в двух лигах от кладбища на земляном полу полицейского участка лежал другой человек. Сквозь неплотно прикрытую дверь просачивалась узкая пыльная полоса света, которая падала человеку прямо на грудь и делила его тело на две темные половины. Его лицо было обращено к стене, почти касалось ее; всклокоченные волосы слиплись от пота. Человек был разут; его ноги не походили на ноги крестьянина. В пучке света, падавшего на руку, сжатую в кулак на груди, отчетливо обозначались тонкие фаланги пальцев и голубоватые вены.

Спиной к свету стояли двое мужчин — один из них в военной форме — и пристально смотрели на простертого перед ними человека. Ноги в сапогах, изрядно поношенных и заляпанных высохшей грязью, нервно стучали и шаркали по полу; ноги в гетрах выжидательно замерли поодаль. Раздался скрипучий, хриплый голос военного, старавшегося не выдавать своего раздражения:

— Повторяю в последний раз — вы играете со смертью. В ваших же интересах рассказать нам все, что знаете, и дело с концом.

Человек, разрезанный светом на две темные половины, не шелохнулся. Только сжатая в кулак рука приподнялась и опять упала на грудь.

— Лейтенант Бера, — негромко сказал офицер, — надеюсь, вы меня поняли. — И он коснулся лежащего на полу кончиком сапога.

— Я ничего не знаю, — только и сказал тот, даже не повернув взлохмаченной головы.

В бесстрастном голосе не чувствовалось ни страха, ни возмущения — скорее полная апатия, граничащая с отчаянием.

— Вы отлично знаете, о чем я вас спрашиваю. Нечего прикидываться непонимающим, вы этим ничего не выиграете. Вы же сами обо всем рассказали прошлой ночью. — И, повернувшись к человеку в штатском, он бросил: — Верно, сеньор?

— Конечно, капитан! Не знаю, чего он артачится и не открывает нам всю подноготную. — Он наклонился над лежащим. — Прошлой ночью, в заведении Матиаса Сосы, вы здорово надрались, но самое главное я из вас вытянул.

— Мало ли что пьяный наговорит. Пустая болтовня. — Слова узника, лежащего лицом к стене, прозвучали очень глухо.

— Тем не менее вы сказали правду, — проворчал капитан. — Не следует ли отсюда, что в пьяном виде вы заслуживаете большего уважения, чем в трезвом? Вас посадили в участок потому, что уличили в крамольных планах. А не вы ли присягнули свято блюсти законы нашей страны и воинский устав? Вы, Мигель Бера, кадровый офицер, воспитанник военного училища. — Капитан распалялся все больше. — Так-то вы исполнили свой гражданский и солдатский долг? Вы связались с головорезами, которые задумали погубить и разрушить эту мирную деревню! — Он с трудом взял себя в руки — Еще хорошо, что надумали их выдать!

— Я никого не выдавал, — снова раздался безжизненный голос, который, казалось, доносился из-за кирпичной стены.

— Нет, вы их выдали. Но ведь вы только выполнили свой долг, — добавил офицер, как бы подбадривая арестанта.

— Я был пьян…

— Ничего подобного! — закричал офицер. — Пьяные врут! А все, что вы мне рассказали, оказалось чистейшей правдой. Отряд бунтовщиков действительно существовал! И вы сами вызвались руководить этими бандитами, согласились обучить их боевой тактике и даже изготовлению взрывчатки. А это уже тяжелейшее преступление!

— Вы отправились в лес, сказав, что идете на охоту, и обманули меня, а я головой отвечаю за ваше поведение, — снова вмешался политический начальник. — Еще хорошо, что в пьяном виде…

— Нет! — бросив на говорящего выразительный взгляд, оборвал его офицер. — Он не был пьян, и он не доносчик. Мне хочется думать, что он просто искал способ оправдаться перед своей совестью.

Лежавший на полу человек невнятно забормотал.

— Что? Вы что-то сказали?

Человек молчал, не желая повторять и объяснять свои слова, если он вообще их произнес. Рука, сжатая в кулак, сползла на бок. Освещенная солнцем грудь тяжело вздымалась, из-под расстегнутой грязной рубахи выглядывало изможденное тело.

— Не знаю, почему вы отказываетесь понять, что я пришел сюда, чтобы по-дружески вам помочь. Мы должны найти смягчающие обстоятельства, облегчить ваше положение, пока еще не поздно. Я не убежден, что военный трибунал станет умалять вашу вину.

До них снова донеслось нечленораздельное бормотание, но узник не шевельнулся, и только грудь медленно поднималась и опускалась под узким солнечным лучом, в котором плясали пылинки, колеблемые человеческим дыханием.

— Вам бы лучше не отмалчиваться, лейтенант Бера, — многозначительно произнес политический начальник. — Самонадеянность не доводит до добра. Вы нам уже показали змеиную голову, так что же вы прячете в кармане хвост?

— Нам нужно точно знать, кто связан с этим логовом бунтарей. Если вы его создали собственными руками, так уж наверняка знаете…

— Я ничего не знаю.

— Но вы должны знать хотя бы, где скрывается этот беглец. Не мог же он сквозь землю провалиться! В последний раз мои люди видели, как он, прячась за дохлой лошадью, прикрывал отступление своих товарищей. Наведите нас на его след! Этот Кристобаль Хара питал к вам особое доверие. Скажите, где он.

— Я ничего не знаю… Оставьте меня в покое, — снова повторил арестант все тем же бесцветным голосом, с едва приметным оттенком горечи и отвращения.

— Вы негодяй! — прошипел капитан. — Я отдам вас в руки военного трибунала, и тогда поглядим, как вы станете изворачиваться!

Он прищелкнул каблуками и вышел. Политический начальник засеменил следом. Солдат задвинул засов, и узник остался наедине с собою в полутемной камере.

Карательный отряд неутомимо продолжал розыски. Три дня назад захватили последнюю группу повстанцев, которые, спрятавшись в гончарных печах, сопротивлялись, пока не кончились патроны. Их всех перестреляли. Среди чудом оставшихся в живых был Сильвестре Акино, глава заговорщиков: пуля ему прошила ляжку. Его зверски мучили, истязали, даже разыграли сцену расстрела, но ничего путного из Сильвестре не вытянули.