Аугусто Бастос - Сын человеческий

Собравши остатки юмора, Гамарра старался смягчить опасное положение шуточками и не показать, как он напуган. Он отвел щекочущее бок острие штыка и сказал его владельцу:

— Ты со мной, малый, не заигрывай! Пейте на здоровье! Зачем спешить в важном деле? Все равно воду-то везли вам!

У крана была невообразимая свалка — мародеры толклись, как свиньи в закуте, кое-кто старался набрать воды во флягу. Они ругались и угрожали друг другу.

Сальюи хотела остановить Кристобалю кровь, хлеставшую из раненой руки, но тот отпихнул ее с такой же злобой, с какой прежде отпихнул штык. И только спустя некоторое время, когда бандиты, пятясь и не выпуская из рук оружия, добрались до леса, а потом, кинувшись врассыпную, пропали в чаще, Кристобаль разрешил Сальюи сделать перевязку. Он догадывался, что еще им предстоит вынести в пути.

Автоцистерна с проколотыми шинами осела в зарослях болотницы; на вид она стала еще меньше и приземистее. Только тень ее увеличилась и вытянулась в длину. Красное солнце уже наполовину скрылось за линией раскаленного горизонта.

— Мы с Гамаррой вернемся и принесем запасные камеры, — предложил Монхелос.

— Нет, — ответил Кристобаль Хара, пристально глядя на обступившую их болотницу.

— Как же быть? — спросил Гамарра, указывая на колеса.

— Набейте покрышки этой травой, — бросил Кристобаль таким тоном, словно велел служащим авторемонтной мастерской накачать шины.

Все рьяно взялись за работу, набили покрышки хрусткой болотницей и надели на обод. Сальюи срезала траву и таскала охапками гибкие острые стебли. Кристобаль работал через силу — очень ныла рана. Бинт намок от крови. Тогда он вытащил из кармана шляпу Сильвестре и натянул на руку, как перчатку. Сальюи подошла и укрепила ее Кристобалю на запястье. Она снова протянула ему кровоостанавливающую таблетку, тот взял ее и проглотил.

Гамарра и Монхелос унесли домкраты. Кристобаль сел в кабину и завел мотор. Подошел проводник.

— Темнеет. Нам теперь не проехать…

— Знаю. Я поставлю машину в лесу.

Грузовик двинулся к непроходимым зарослям, над которыми уже сгустились сумерки. Поскрипывали набитые травой покрышки. Гамарра ткнул в них пальцем и в шутку обратился к машине.

— Скажи спасибо за такие башмаки, okaichipá… [78] Обгорелая лепешка… (гуарани)

Ночь, полная монотонного, едва различимого гула, окутала стоявшую в кустах автоцистерну.

Скоро над лесом, расточая белый рассеянный свет, всплыла луна.

Это был первый — к сожалению, вынужденный привал за весь двухдневный рейс, во время которого им было не до еды и не до сна. Гамарра вытащил банку с консервами и пригласил Монхелоса:

— Давай поужинаем.

Оба уселись у грузовика; чавкая и давясь, они жадно глотали тушенку и грызли твердые, как булыжник, галеты. Кристобаль достал свои припасы и поделился с Сальюи. Потом поднялся, налил немного воды в жестяной бидон из-под машинного масла и дал каждому по полфляги, но сам не смочил губ.

— Ты не будешь пить? — спросила его Сальюи.

— Нет…

— Возьми у меня, я не хочу, — сказала она, протягивая ему флягу.

— И я не хочу.

Они смущенно переглянулись. В первый раз лицо Кристобаля смягчилось и подобрело. Но тут они услышали голос Гамарры:

— Наш последний ужин! Шикарный, правда!

— Для меня он будто первый! — сказал проводник.

Сальюи и Кристобаль улыбнулись.

— Идите спать, — сказал Кристобаль, вставая, — я пока подежурю.

Девушка угостила их сигаретами и забралась в кабину. Гамарра и Монхелос при помощи мачете расчистили место рядом с грузовиком и улеглись, натянув на себя одеяла.

— Для полного счастья мне не хватает только, чтобы пришла со мной спать apapá [79] Ярара — ядовитая змея. — балагурил Гамарра, беря сигарету.

Монхелос тоже закурил. Оба помолчали.

— Похоже, война не скоро кончится, — пробормотал Гамарра, хотя казалось, он давно уже спит.

— Да она только началась.

— Для нас она почти кончилась.

— И то верно, — вяло поддакнул проводник.

— Далеко же пришлось нам идти на собственные похороны, — вздохнул Гамарра.

— Так, видно, на роду написано.

Темнота скрывала их лица, светились только красные точки сигарет.

— Помню, у нас в Сапукае мы сформировали отряд повстанцев. Революция вот-вот должна была вспыхнуть повсюду. Да нас накрыли. Прислали конницу из Парагуари, ну и кого не пристрелили на болоте, тех до единого выловили и послали на каторгу. Один Кирито спасся. Просто чудом. Так теперь он в это пекло угодил. Хорошо бы, он вышел из него целым и невредимым, да и мы вместе с ним… Правда, Монхе?

— Спи, Полметра, может, во сне и увидишь наше спасение… Хотя бы во сне… — Монхелос повернулся на бок и залез с головой под одеяло.

Лунный свет сверкающими когтями царапался о стекла, рассыпался искрами, будто в клубящуюся пыль затесались светляки.

Кристобаль пришел с обхода и забрался в кабину. У самой подножки дружно храпели Монхелос и Гамарра-

— Болит рука? — спросила Сальюи.

— Нет.

— Курить хочешь?

— Сигарет нет.

— У меня есть…

Девушка достала одну из последних сигарет, подаренных Хуаной Росой, чиркнула о стекло спичкой и закурила. Она сделала несколько поспешных затяжек и, когда красный огонек разгорелся, протянула сигарету Кристобалю.

— Как странно! Ночь, а мы сидим вместе в твоей машине.

— Что ж тут странного?

— Ты всегда меня презирал.

— Я людей не презираю.

— А меня презирал… До вчерашней ночи… Ты меня и в машину взял скрепя сердце. Не хотел.

— Я тебе велел подняться в кабину. Значит, хотел.

Кристобаль выпустил изо рта густую струю дыма, надеясь унять неугомонных москитов.

— Можно тебе задать вопрос?

Кристобаль посмотрел на Сальюи.

— Ты меня презираешь за то, что я такая…

— Каждый такой, какой есть… и никто не смеет презирать другого.

— Ну, а если он, к примеру, дурной человек, как ты думаешь, может он измениться?

— Человек меняется с каждым часом, только это его личное дело.

Она жестом попросила у него затянуться. Он сунул ей в рот сигарету. Сальюи выпустила из носу дым.

— Иногда… иногда мне кажется, что тебе никого и ничего не жалко… Но сейчас… — Она осеклась, покачала головой и мягко отвела в сторону руку с сигаретой. — В лагере ты дружил только с индейцем Канайти. О чем вы разговаривали в его хижине?

— О лесных делах, о его племени.

— Тебе нравилось слушать его рассказы?

— Он многое знает, больше, чем я.

— А он тебе рассказывал легенду о женщинах, которые водят хороводы в ущельях, надев пояс из светляков, чтобы наутро вызвать дождик?

— Нет. Мы говорили о другом…

— Я уже забыла эту легенду… Помню только, что женщины, подпоясанные светляками, пляшут всю ночь, повернувшись спиной к новой луне. Они пляшут до тех пор, пока небо не затянется тучами и не начнется дождь. Так рассказывал индеец… Не знаю, может, это и не так…