Наталья Милявская - ПИТЕР глазами провинциалов

Вот в переходе появляется компания молодых людей, чьи волосы ровными иголками топорщатся в разные стороны. Литр лака, расческа с мелкими зубьями и два часа терпения — и вот ты уже привлекаешь взгляды не хуже, чем солист незабвенного «Tokyo Hotel». Интересно, девушки больше обращают на тебя внимание, если твоя голова похожа на глубоководную мину времен Второй Мировой? За ершистыми парнями в метро ныряет парочка девушек-готов (бледные лица, всклокоченные волосы, черные ногти и губы, кружевная бабушкина шаль поверх черного дедушкиного плаща, восемь колец в нижней губе). Готы синхронно садятся на ступени эскалатора, так же синхронно достают из рюкзаков сникерсы, и делят крохотные наушники от плеера на двоих. Связанные одним проводом, молча жующие шоколад, они ужасно смахивают на инфернальных сиамских близнецов.

Вот к платформе спешат полосатые школьницы — черный-малиновый-черный-малиновый… Лаковые ободочки на волосах, ботинки на рифленом протекторе, обтягивающие джинсы, чудом держащиеся на острых тазовых костях, черепа из страз на куртках… Ах, нет, извините, вторая особа — это же мальчик! Впрочем, из-за одинаковых черных челок на один бок разобрать, кто под этой челкой девочка, а кто мальчик, невозможно. Впрочем, эмо и сами почти не разделяют друг друга по половым признакам…

Вот по переходу с «Владимирской» на «Достоевскую» движутся суровые бородатые дядьки, все в коже с головы до ног. Им навстречу — компания в камуфляже, с огромными рюкзаками за спиной и бритыми затылками. Чуть поодаль, прямо на мраморных ступенях, распивает пиво весело гогочущая и едва держащаяся на ногах группа зенитовских болельщиков в синих шарфах. Рядом на полу притулилась фигура без определенного пола и возраста. Объедая ногти с чумазых рук, облаченных в рваные вязанные перчатки без пальцев, фигура пристально следит за понижением уровня жидкости в бутылках болельщиков. Рядом покоится большой пластиковый пакет, доверху наполненный стеклотарой. С другой стороны пакета, обвязанная за шею веревкой из старых разноцветных поясов, спит лохматая собака неопределенной породы. Собаку вовсе не смущает, что вы по неосторожности можете споткнуться о ее вытянутые лапы — а вы и спотыкаетесь, потому что обернулись на пролетевшего мимо эльфа.

Эльф одет в развевающийся плащ до пят, по плечам его рассыпались пшеничного цветы волосы, перехваченные проходящей поперек лба плетеной лентой, запястья его сплошь покрыты браслетами из бисера и шерстяных нитей, а за спиной в самодельной перевязи болтается двуручный меч. И с таким мечом эльфу не страшны ни пьяные болельщики «Зенита», ни парни с бритыми затылками. Если противник, разумеется, не вооружен травматическим или огнестрельным оружием.

Глаза эльфа светлы и безмятежны — то ли от внутреннего света, переполняющего душу, то ли после принятия некоторых химических препаратов. Он взмахивает невидимыми крыльями и впархивает в вагон — а вы так и остаетесь стоять на перроне, глядя вслед ожившему персонажу сэра Толкиена.

Оглянитесь вокруг — недельку-другую внизу, и вы уже можете смело писать диссертацию о субкультурах современного Санкт-Петербурга. Ночные пассажиры питерской подземки больше похожи на массовое фрик-шоу. И вся эта масса выпивает и закусывает на лавочках, ступенях или прямо на полу, спит на рюкзаках, сигает с разбега через турникеты, прорываясь в метро без жетона, целуется взасос, играет на барабанах и танцует под мелодии из мобильного, просит милостыню, просит закурить, рассуждает о международной политике, покупает и продает наркоту, играет в футбол, бутылочку, сокс и прятки.

У человека, пару дней назад десантировавшегося на берега Балтики из какого-нибудь Среднеплюйска, глаза лезут из орбит, а челюсть так и норовит выпасть прямо на ступени эскалатора. И лишь врожденная тактичность и опасение выхватить по голове не позволяет ему тыкать в какую-нибудь, особо живописную личность, пальцем, и выкрикивать что-то удивленно-нечленораздельное.

При этом не спешите развешивать ярлыки на людей, которых вы видите вокруг. Внешность обманчива. Вот панк, сидящий напротив вас в вагоне, украшенный изумительным зелено-красным ирокезом и увешанный цепями, невозмутимо читает «КоммерсантЪ». А миролюбивая старушка, божий одуванчик с крохотной иконкой в руках, выпрашивающая милостыню возле одной из колонн, с легкостью запустит вам в спину пустой бутылкой только за то, что вы не нашли для нее двух рублей.

И, кстати, ближе к полуночи аккуратнее на посадке! Никогда не угадаешь, что именно подстерегает тебя в вагоне прибывающего поезда. Ты можешь сесть в блевотину. Получить тяжеленным ботинком в живот. Получить предложение «рвануть на квартиру, рубиться в „Counter-Strike“» от двух хихикающих подростков. Поскользнуться посреди вагона в луже сомнительного происхождения. Затянуть в унисон с компанией нетрезвых небритых мужчин с гитарой что-то из «ДДТ» — дабы не «схлопотать в табло»…

Это вам не гламурная, причесанная, сытая Москва, где в метро даже после полуночи можно встретить даму в соболях и бриллиантах, а в переходах и на станциях вечерами дежурят наряды милиции. Это Питер, чуваки!

Однако вся эта вакханалия, больше похожая на pre-party на балу у Воланда, длится недолго — в 0:15 переходы закрываются, с конечных станций отправляются последние поезда, и если вы, прыгая через две ступеньки, словно сайгак, не успеваете влететь в уходящий вагон, добро пожаловать на поверхность, коротать время до рассвета в какой-нибудь круглосуточной кофейне или Интернет-центре. А внизу, в метро, снова наступает тишина и умиротворение, нарушаемые лишь негромким гудением чистящих машин. Уже через четыре часа подземка гостеприимно распахнет свои двери, и встретит первых, заспанных пассажиров блеском полов, свежестью салонов и приветливыми улыбками выглядывающих из узких оконцев кассирш.

Питерское метро — это отдельная, суверенная страна. Страна странная и удивительная. Можно объездить пол мира, но, спустившись в метро Санкт-Петербурга, понять, что это метро не похоже ни на одно другое. Идешь по переходам, спускаешься на эскалаторах, смотришь вокруг, и с удивлением впитываешь в себя эту странную, ни с чем не сравнимую атмосферу.

А потом — ничего. Привыкаешь. Осваиваешься. Чувствуешь себя «своим». Начинаешь узнавать тех, кто протискивается ежедневно с тобой в вагоны и свисает с поручней, тех, кто этими вагонами управляет, тех, кто сидит в стеклянных аквариумах на каждой станции и кричит треснутым голосом в микрофон: «Спиной не поворачиваться!», тех, кто извлекает вечерами тоскливые звуки из музыкальных инструментов и тех, кто за эти звуки платит. Все эти люди — уже если не друзья, то, как минимум, хорошие знакомые.