Геннадий Баннов - За огнями маяков

— Давай-те этих вот, с детьми, их в первую очередь. Так, попробуем поднять — ну-ка, понесли…

Под женщинами и детьми в это время катились живые волны, нагоняли страх, но сетка стремительно неслась к барже и над пустующей, огражденной бортами впадиной опустилась. С помощью пограничников все разгрузили, и сетка, влекомая тросом, поднялась и понеслась к кораблю. Боксеры с рюкзаками за спиной, с сетками, сумками толклись уже на палубе, ожидали очереди. Пока не попали пограничникам на глаза.

— О, кирюха! Как ты сюда попал, откуда взялся?! — завопил один из них, узнавший Славу Маннаберга. («Кирюха» означает «свой в доску».) — Да ты, вижу, и не один тут — вся команда! Ну, давайте, занимайте сетку — всех возьмем за раз. Граждане, пропустите ребят — это наши, александровские боксеры!

Олег ждал, когда ребята уместятся на сетке, обернулся на капитанский мостик, узнал усатого помощника, стоящего рядом с капитаном, помахал рукой и сделал небольшой поклон. Поблагодарил якобы.

— Мать честная! — неловко ступил он на сетку. Оглянулся: она натянулась, поднялась, понеслась через волны. Выгрузились на дно баржи, и сетка взвилась вверх и понеслась через волны, за новой порцией пассажиров.

В целом в барже рисовалась мрачная картина: на мертвой зыби ее подбрасывало, как скорлупку — от этого кача подступала к горлу тошнота, женщины охали, рыгали, сюда же, в баржу, их рвало. Малые дети плакали, просились обратно на корабль. А с корабля прибывали новые люди — они пополняли и дополняли этот кромешный ад.

— Ну, все, женщины! — постановили пограничники. — Последнюю метку делаем, сейчас вернемся и — поехали.

На последней метке, однако, дело заклинилось. Пассажиры теснились, рвались к сетке, хотели скорей попасть на берег, но поступила какая-то команда, и их не пускали — кого-то ожидали. Те не показывались. Ни ругань, ни мольба никак не отражались на виновниках задержки, сетка оставалась наполовину свободной. Парни боролись со своей тошнотой, женская блевотина прямо провоцировала их собственную. Один Жора Корчак спокойно жевал сухари и нисколько не переживал.

На палубе судна появилась, наконец, простоволосая женщина, растрепанная и растерянная. У нее, оказывается, багаж в каюте, с которым она не знает, как сладить. Нашлись охотники помочь ей, скоро они появились с чемоданами, сумками, стали все укладывать на сетку, и хозяйка багажа, боязливо оглядываясь, перебралась туда же. И все.

Трос натянулся, сетка подобралась, и все поднялось и поехало.

— Ах! — от страха воскликнула эта женщина. Сетка преодолела рисковое пространство над морской стихией и была уже над баржей. Ее оставили на сетке, решили снять на пристани.

Катер с судном разминулись, он пошел к берегу. В ковше сразу все успокоилось, и на борт баржи подняли трап. И двинулись. С помощью крана переместили на пристань и багаж, и женщину — на берегу ее встретили, начались охи и ахи. И даже слезы.

С головокружительным подъемом духа ступили ребята на землю. В строгом смысле, это не была земля, а были плавающие в воде деревянные дорожки — мостки. На ходу они всхлипывали и на них выступала вода. На берегу парней все продолжало качать, как на штормящем корабле или на той злополучной барже. Эта качка вызывала дополнительное ребячье веселье — хохотали над собой и друг над другом.

Южане — Юра Атаманов, Володя Щекин и Боря Коревский — озирали незнакомые дома. Олег положил руку на плечо Атаманова:

— Что, Юра, напоминает родное?

— Дак здесь же… здесь все русское!

— Точно, Юра, — Олег подтвердил. — А Грибанов и Маннаберг не удивляются — им привычно: тут выросли… Ну, и выходим на улицу Чехова. Такого русского писателя знаете?

— О-о, «Ванька Жуков»! — Спаясничал Володя Щекин.

— «Палата номер шесть», — утвердил Юра Атаманов.

— Ну, все, все! Дальше мы не идем. — Остановился Слава Маннаберг. — Нам с Эдиком направо, будем прощаться.

— А обедать? — Дорохин напомнил. — Гюмер Гайсинович угостит напоследок.

— Дома будут обедать, — резонно отозвался Гюмер Азизов.

— Мы все поздравляем вас с победами, — Олег подал руку. — Поддержали спортивную честь Александровска. Сегодня у нас пятница, завтра утром провожаем южан, а вечером увидимся в клубе. Поговорим о планах на будущее, пробежимся по берегу моря. Ну, доброго вам пути!

— Завтра в Южный еду, с отчетом. А сегодня всех вас накормлю обедом. — Гюмер расщедрился.

— Вот спасибо-то! Уж думали, помрем с голоду. — Гена Седов дурашливо ухмыльнулся.

Не произвел Дом-музей Чехова на них впечатления: дом как дом — из бревен, с деревянными ставнями, с железной крышей. Прошли, оглянулись. Постояли, пошли дальше.

Главным впечатлением ребят все-таки была земля под ногами, твердая, надежная. От неровных ударов подошв булыжная мостовая неравномерно выцокивала. Впереди маячило возвышение, как дорогая, как родная примета, — там Рыбный городок, училище, там работа и вся жизнь. Олег поддерживал Гюмера Азизова под руку: вел к себе домой. Отдохнуть с дороги. Южан ребята обещали устроить в общежитие.

Директор Москальцов был несказанно рад приезду боксеров. Вызвал своего зама Александра Васильевича, тот привел с собой свободных преподавателей и мастеров. Все жали руки боксерам. Олег заметил, что к незнакомым ребятам директор проявляет холодное равнодушие. А они, вся троица, как будто назло ему, окружили Олега и оживленно с ним о чем-то беседуют.

— Олег Иванович, как жалко, что вы живете не в Южном. Без вас там все замолкнет. Да и кому там без вас проводить занятия? — печально говорил Юра Атаманов.

— Нам, Олег Иванович, здорово будет вас нехватать, — прибавил Боря Коревский. Володя Щекин покивал и присоединился к их мнению:

— Да, да, Олег Иванович.

Но для александровца Москальцова были они чужие: на них ему даже не смотрелось.

— Вы на корабле прибыли? — спросил у Олега.

— Да. На «Николае Гоголе». Да попали в шторм, дрейфовали.

— Одними сухарями питались! — выскочил с деталями Володя Дорохин, чем вызвал смех.

— Как так? Почему? — заинтересовались пришедшие с Александром Васильевичем педработники.

Пришлось пояснять, что столовой на корабле нет. Ребята делились впечатлениями о Владивостоке, о купанье в заливе Петра Великого, о гостинице, где жили, почти в центре города.

— Ну, а как они там дерутся? — блестя глазами, осведомился мастер Терентьев. — Кулаки-то у них крепкие?

— Такие же, как у нас! — опять выскочил Дорохин. Говорил взахлеб, окончания слов глотал.

— Ты выиграл бой? — обернулся к нему старший мастер, которого почему-то зовут Карамором.

— Я — нет, — глаза Дорохина растерянно забегали. — А Грибанов выиграл. И Шульга, и Коревский. И Маннаберг еще, ну он левша все-таки…