Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

Она выучилась морзянке! Пока еще не совсем хорошо. Но ведь у нее и времени-то всего было несколько часов. И она все-таки научилась этому. Ради меня. Мое сердце бешено колотится — я расшифровываю буквы, которые с запинками пробиваются ко мне сквозь ночь неясными световыми сигналами. Это Ч. Это Е. Это Б. Это опять Е. Это Р. Это Г.

ЧЕТВЕРГ!

Конечно, она хотела передать ЧЕТВЕРГ. Она путает В и Б, но какая разница? Какая мне разница? В четверг я буду у нее в больнице, и она радуется этому, иначе бы не стала с таким трудом складывать из букв именно это слово. А она уже снова начинает мигать фонариком.

Ч… Е… Т… Б…

Стараясь как можно меньше шуметь, я бегу в свою комнату и достаю из тумбочки карманный фонарик. Вольфганг, наполовину проснувшись, бормочет:

— Что случилось?

— Ничего. Спи.

Он вздыхает, поворачивается на бок и тут же снова засыпает. А я уже снова на балконе как раз в тот момент, когда Верена сигналит последнюю букву: …Г.

Я прислоняюсь к холодной стене дома и теперь уже сам начинаю мигать фонариком. Я боюсь, что Верена не знает других знаков, кроме букв одного-единственного слова. Поэтому я сигналю это же слово, но только без ошибки.

Ч… Е… Т… В… Е… Р… Г

Если только ей не будет очень больно…

Пятисекундная пауза.

Потом она снова начинает сигналить

Ч… Е… Т… Б… Е… Р… Г

Вот так мы и посылаем туда-сюда одно-единственное слово, которое она выучила: она с ошибкой, а я правильно.

ЧЕТБЕРГ

ЧЕТВЕРГ

Боже милостивый, отец небесный, сделай так, чтобы ей было не очень больно.

Думаю, мне никогда не стать писателем, потому что я даже не могу описать лицо Верены Лорд в тот четверг утром. Я не нахожу слов и выражений и не в состоянии сказать, что ощутил, когда вошел в ее палату. Это большая, хорошая комната, за открытым окном которой растет старый клен с чудесными разноцветными листьями — красными, золотыми, желтыми, коричневатыми и багряными.

Верена лежит на кровати у окна. Она очень бледна, под глазами черные круги. От этого глаза ее кажутся вдвое больше обычного — просто громадными. Все ее лицо с бескровными губами, впалыми щеками, гладко зачесанными назад и скрепленными на затылке волосами, кажется, состоит из одних только глаз, из этих печальных, всезнающих глаз, которые мне никогда не забыть, которые я вижу во сне; самые прекрасные глаза на свете, самые страстные и именно поэтому, наверно, самые печальные. Я не думаю, что подлинная любовь может быть какой-нибудь другой, кроме как печальной.

— Хэлло, — говорит она. И улыбается одними лишь губами. Глаза не улыбаются.

— Ну, как? Было очень тяжело? — спрашиваю я, забыв даже поздороваться.

— Вовсе нет.

Но я вижу, что она врет, потому как улыбается через силу.

— Сильно болит?

— Сразу же после всего мне сделали укол и дали порошки. В самом деле, Оливер, абсолютно ничего страшного!

— Я не верю тебе. Я знаю, что тебе очень больно.

— Но ты ведь молился за меня.

— Да.

— В самом деле?

— Да.

— А вообще ты часто молишься?

— Никогда.

— Смотри-ка, а мне все же помогло. Спасибо тебе, Оливер.

Я все равно ей не верю, но ничего больше уже не говорю, а кладу ей на кровать букет цветов.

— Красные гвоздики! — Теперь на какое-то мгновенье улыбаются и ее глаза. — Мои любимые цветы…

— Я знаю.

— Откуда?

— Вчера после занятий я два часа подряд ходил взад-вперед под оградой вашей виллы до тех пор, пока не увидел Эвелин. Мне кажется, я ей нравлюсь.

— Даже очень. Ты первый дядя, которого она полюбила.

— Она рассказала мне, что ты в больнице вырезаешь гланды, и тогда я ее спросил, какие цветы ты больше всего любишь. Так что все очень просто.

— Ах, Оливер…

— Что?

— Ничего… Нажми на кнопку, позови сестру. Я попрошу поставить цветы у кровати.

— Да, но если твой муж…

— Ведь ты сказал, что ты мой брат, или…?

— Конечно, сказал.

— Так разве не мог мой брат на самом деле проведать меня и принести мои любимые цветы? Он живет здесь во Франкфурте. Он даже немного похож на тебя! Мой муж устроил его на работу. В валютообменном пункте на центральном вокзале. Между прочим — подумай только — моему мужу сегодня утром срочно понадобилось вылететь в Гамбург. И у нас масса времени. Он вернется лишь вечером. Разве это не чудесно?

Я в состоянии всего только кивнуть. От этих черных грустных глаз мне тяжело дышать, говорить, существовать.

— Садись!

Я беру стул и придвигаю его к кровати.

— Как тебе удалось приехать?

— На машине.

— Глупый. Ясно, что не пешком! Я имею в виду другое: ведь у вас сейчас занятия.

— Ах, вот что. Ну, здесь все просто! Сегодня утром я заявил нашему воспитателю, что мне плохо. Он дал мне градусник. В моей комнате живет хороший парень, которого зовут Ной. Он показал, что надо сделать с градусником, когда я сказал, что сегодня утром мне необходимо отлучиться.

— И что же надо делать?

— Нужно взять его двумя пальцами за кончик со ртутью и…

Открывается дверь.

Появляется сестра, вся в белом, в белом чепце и со всеми другими причиндалами.

— Вы звонили, милостивая сударыня?

— Да, сестра Ангелика. Мой брат Отто Вильфрид…

Я поднимаюсь и говорю:

— Очень рад.

— …принес мне цветы. Не будете ли вы так любезны поставить их в вазу.

— Конечно, сударыня.

Сестра Ангелика уходит, взяв с собой цветы. Едва закрылась дверь, как Верена говорит:

— Итак, взять двумя пальцами за кончик, и дальше?

— А потом потереть его как следует. Ртутный столбик поднимется на сколько надо целых и десятых. У меня он сначала поднялся до сорока двух градусов, так что пришлось его сбивать.

— Отличный способ! Надо запомнить.

— Зачем?

— Знаешь, иногда мой муж кое-что от меня хочет…

— Ясно, — быстро прерываю я ее, — ясно.

— Верена?

— Да?

— В понедельник вечером ты меня просто осчастливила морзянкой.

— Я как раз этого и хотела. Я очень плохо сигналила?

— Наоборот — просто великолепно! Вместо четверг, все время четберг.

— Так я перепутала В и Б?

— Да.

Мы оба смеемся. Вдруг Верена обрывает смех, хватается за низ живота и кривит лицо.

— И все-таки у тебя боли!

— Абсолютно никаких! Вот только когда так дико хохочу! Рассказывай дальше. Какая же у тебя была температура?

— 39,5. Воспитатель не пустил меня в школу. Он вызвал врача. Но врач приедет только вечером.

— И что тогда?

— К тому времени температура спадет. До послезавтра! Потому что я не выдержу два дня подряд, не повидав тебя.

— Уже завтра меня выпишут. Мой муж хочет, чтобы я отдохнула за городом, на вилле. Поскольку погода великолепная!

— Ах, если б погода подольше оставалась хорошей! Тогда не надо будет через день натирать по утрам на градуснике температуру, тогда, может быть, уже в субботу мы встретимся в нашей башне.