Андрей Школин - Прелести

— Ну, предположим, обобщать вот так тоже неправильно. Михайлов — это Михайлов, а Иваньков — это Иваньков. Абсолютно разные люди. И судьбы разные и делом разным заняты, — Данович скомкал пачку, швырнул её на пол, а потом усмехнулся. — Этот твой знакомый, как, кстати, ты сказал его фамилия? Рабинович? Настоящая фамилия или здесь уже придумал? Не знаешь? Так вот, он так заговорил, потому что за него органы взялись. А до этого он, наверняка, подделывал бумаги, клал бабки в карман и жил припеваючи, не вспоминая, что жить-то честно надо. А как менты за задницу схватили, так он сразу историю страны ругать начал и о законе вспомнил. И здесь плачется: «Ой, как меня в России по политическим мотивам преследуют… Помогите!». А что касается разбойников, так ведь это не только у нас их героями признают. А Робин Гуд? А Спартак? Его ведь тоже в своё время бандитом считали. Нарушил конституцию, подговорил рабов уничтожить законную государственную систему. Кто он? Если бы сейчас такой появился, его бы разве героем назвали? Про Робина Гуда я даже и не упоминаю. В той же Англии посадили бы лет на пятьдесят и плевать на то, что потом, может быть, его подвиги писатели в романах воспевать будут. Так вот, кто они эти Степаны Разины и Робины Гуды, герои или бандиты?

— А если всё же наше время взять?

— А в чём отличие? Наше время, не наше… Дело не во времени. Дело в людях. Одним нравится сложившаяся система, а другие её хронически воспринимать не могут. И если вторые поменяются местами с первыми, то первые, ранее положительные, лояльные граждане, автоматически попадут в разряд разбойников, и некоторые со временем станут героями. Или антигероями, с какой стороны посмотреть. Всё условно… А дети на оппозиционно настроенных к системе субъектов не потому хотят походить, что у них денег много и пальцы в разные стороны торчат, — это не показатель, у государства всегда и денег больше, и пальцы мохнатее, — а потому, что здесь присутствует элемент романтики. Система, конечно, тоже всегда пытается ореол романтики к деяниям своих слуг прилепить, через фильмы о бравых полицейских, например. Но какая может быть романтика в работе цепных псов? Гав, гав, и на хозяина оглянулся: видит, нет, как я стараюсь?.. Коммерсантов мы уже с тобой обсуждали, не может человек, во главу угла тягу к наживе поставивший, героем быть. Политик? Это человек, который сознательно ввязался в игру, где правила разрешают обманывать, кидать и уничтожать, как противников, так и соратников. Грязь. Личность, у которой нет никакого внутреннего табу, может стать героем? Нет. Даже если грязь засохнет и отвалится, политик никогда не сможет отмыться внутренне. Его всегда будет тянуть в удобную лужу. Что касается людей творческих, то они не могут являться героями. У них другое предназначение — воспевать деяния героев. Вот, работяги — труженики села, сталевары, машинисты, как категория, конечно, в большинстве своём люди хорошие, чистые, но для постамента, увы, этих качеств явно недостаточно. Кто остаётся, для облачения в мантию героя? Правильно, разбойники, — Данович хитро улыбнулся. — Вроде тебя.

— Ну да, Емельяна Пугачёва нашёл… Я так понял, антигосударство — это и есть сообщество оппозиционно настроенных к любой официальной власти «героев»? А если «герои», как Робин Гуд, сами в результате переворота приходят к власти, то по твоим словам получается, что автоматически «псы государства» и «герои» меняются местами, и теперь шанс попасть в положительные персонажи народных былин имеют как раз бывшие слуги закона? В чём же тогда разница?

— В том, что я, например, никогда не займу место свергнутой официальной власти. В чём суть «воровской идеи»? Никогда не меняться местами с государством! В этом главное отличие от тех героев-разбойников, о которых сейчас говорили. Они пытались сами прийти к власти. Что из этого выходило? Либо неумело проваливали компанию и подвергались казни, либо добивались цели и становились диктаторами ещё более порочными, чем те, кого сами же и свергли. Дерьмо это всё. Хотя, если гипотетически предположить, что Россия, скажем, стала жить по понятиям… Ну, по крайней мере, справедливости больше бы было. В своей стране никто бы воровать не посмел. Всенародно прослыть крысой — это похуже, чем уличение чиновника в получении взятки. Ты когда в воронежскую тюрьму заезжал, там на подвале две камеры были?

— Две.

— Ничего за тридцать лет не изменилось. И также холодно, стёкол в решётках нет?

— На подвале нет. Наверху в камерах есть.

— Вот смотри, сидят люди без денег, без курева, в холоде, в туалет два раза в день выводят, а ведь друг другу, как могут, помогают. И вся тюрьма, по возможности, помогает. Правильно это или нет?

— Сейчас не всегда помогают.

— Ну, это уже в духе времени. Капитализм строим. Каждый за себя. Время барыг. Но в принципе-то, всё равно должны помогать. Так почему плохо, если в стране такой же порядок будет?

— А как насчёт опущенных? Государство осудило? В смысле, понятия… Хромает тут гуманизм. Нарушил закон — получи наказание. В чём же тогда отличие от порочной государственной системы?

Данович не отвечал какое-то время. Думал.

— Вот потому-то и нежелательно, чтобы одно подменяло другое. Я ведь не говорю, что воровской закон совершенен. Нет в мире совершенного сообщества, не придумали пока. Я вот в последнее время книги русские просматриваю и знаешь, что замечаю? Больше всех за чистоту наших рядов менты ратуют. Поснимали мундиры и книжки «за понятия» пишут, деньги и славу зарабатывают. Один такой бывший полковник, Корецкий, кажется, фамилия, аж слюной брызжет, воровскую романтику описывает. Такая белиберда… А люди-то верят. В общем, и на этом уже бабки косят, а идея-то воровских понятий изначально правильной была. И люди, которые над её созданием работали, не дураками были. Только со временем всё больше и больше вся эта идея деформируется. Скоро такие вот «писатели» и будут пальцы гнуть, подменив закон своими конъюнктурными раскладами. Мне уже, честно говоря, всё это неинтересно. Я, как законник, с одной стороны, конечно, должен молодёжь правильно воспитывать. А с другой, понимаю — что всё это условно и наигранно. И понятия нужны лишь для того, чтобы хоть как-то хаос в рамки одной системы засунуть. Иначе такой бардак будет… Что же касается государства и антигосударства, то лучше пусть будет так, как есть. Мне государственная власть ни к чему, я ей тем более не нужен. Наш закон, при всём его несоответствии сегодняшним реалиям, и закон государственный, при всех его попытках найти компромисс с законами развития человеческого общества, останутся в вечной оппозиции. Ответил на вопрос?

— Ну… — я изобразил руками какой-то жест. — Может быть…