Андрей Школин - Прелести

— Да ты что? Игорь Измайлов. Такой крутой, такой быстропрогрессирующий, со мной уже в правительстве считаются, у меня пол-Москвы схвачено… И вдруг, на глазах у всех, этому супермену банально бьют морду, а он даже не пытается себя защитить? Кто со мной после этого захочет иметь дело? Так что, это всё, — он неожиданно схватил со стола тяжёлую пепельницу и с силой запустил ею в стену. Пепельница ударилась в какую-то картину. Та качнулась и упала на пол. Игорь некоторое время смотрел на поверженное произведение искусств, а затем махнул рукой и направился к бару. Достал оттуда ещё одну бутылку и, обернувшись ко мне, произнёс. — Вот и всё.

За окном кувыркался чудесный весенний день. Солнце забралось на крышу соседнего дома и оттуда дразнило разомлевших прохожих. Скворцы облепили провода и размышляли на тему: «А не совокупиться ли нам?» Коты разделяли их нетерпение, но традиционно ждали наступления ночи. Май заявил о своих правах основательно и заставил всех подчиниться собственным законам.

В раскрытую форточку ворвался взъерошенный воробей и, сразу не разобравшись, куда попал, присел на зеркало и принялся нас изумлённо разглядывать. Затем, вдруг, догадавшись в чём дело, метнулся было назад, но угодил в стекло и упал на подоконник.

— Открой окно, Андрей, — Измайлов кивнул головой в сторону воробья. — На улице теплынь, а мы сидим в духоте. Да заодно и этого архаровца выпусти. Верный знак, если птица в помещение залетела. Как раз по теме.

Я распахнул тяжёлые рамы, и воробей, радостно выпрыгнув наружу, тут же присоединился к стайке таких же комков серых перьев, вечно чирикающих и никогда не унывающих.

— Ну, а если всё-таки попробовать оказать сопротивление? — я продолжал стоять перед раскрытым окном. — Уйти на время в тень, накопить силы, переварить всё происшедшее, понять хоть что-то, ведь есть опыт…Может быть, Александр именно этого и хочет? Господи, о чём я говорю, какой бред… — немного помолчал и всё же вновь продолжил. — Я с ним общался. Ему вряд ли интересно тасовать колоду. Ему интересно, чтобы каждый переходил на новый этап развития.

— Кто каждый? Он с ним общался… А я что, не общался? Надо же, интересно… Да он тебе такую лапшу на уши повесит, что ты его Господом Богом посчитаешь. Благодетелем. Плевать он хотел на твой новый этап развития. Слова-то какие находишь: «Новый этап развития». О-е-ёй… Тебе же уже объяснял — я не первый, и ты не последний. И сколько таких вариантов — неизвестно. Кому оказывать сопротивление? Я его с тех пор, как учёный из окна выбросился, и не видел ни разу. Не видел, но он всегда, как будто за спиной стоял. И сейчас стоит. Он тебе никакие фокусы не показывал? Показывал? Вот и мне тоже. Это не просто фокусы. От некоторых в жилах кровь стынет. Натурально стынет. Да что говорить… — Игорь открыл новую бутылку и в очередной раз разлил по фужерам. — Пью, пью, хочу напиться, а не получается. Может, поедем куда-нибудь в людное место? Хочешь в ресторан какой-нибудь солидный, я его выкуплю с потрохами. Ведь я всё ещё, как-никак, Измайлов? А? — и он опять выпил.

— Поехали, — кивнул я головой. — Только, давай женщин с собой возьмём, у меня имеются на примете.

— Да зови, конечно. Кого хочешь зови. Друга своего, украинца, зови. Я его обидел, кажется? Пусть тоже с нами едет. Сегодня я гуляю.

Я набрал номер телефона Вадима и, несмотря на середину дня, застал его.

— Привет, чем занимаешься?

— Чем, чем… Проснулся. Голова с похмелья раскалывается. Вчера перебрал. Чего звонишь-то? Вспомнил, что ли?

— За рулём сможешь сидеть?

— У кого?

— У себя в машине.

— Ну, смогу, наверное…

— Короче, приезжай по адресу… Сегодня гулять будем. Измайлов приглашает.

— Кто?

— Измайлов.

— Иди ты на…

— Я серьёзно.

— А оно мне надо? С чего это я пить с ним буду?

— Ну не с ним, так со мной, какая разница? Приезжай, я жду.

Я положил трубку и допил свой виски. Виски мы пили, не разбавляя, большими дозами, поэтому неудивительно, что к приезду Вадика были уже «хорошими». Едва под окнами раздался гудок его БМВ, оба «расписные» вышли из кабинета и спустились по лестнице. Четыре телохранителя ждали Игоря внизу, но он бросил им: «На кой хрен мне охрана? Идите по домам», и вышел на улицу.

— Вот они ошалели-то. Первый раз меня пьяным видят, — усаживаясь за руль своего «Мерседеса», произнёс он. — Мы ещё повоюем. Всё-таки я Александру, если честно, благодарен. За многое. Ну, а слабым меня сделать не сможет даже он. Прежде всего, потому, что я сам себе этого не позволю. Унизить меня не удастся никому. Я знаю, что делать, — Игорь выжал сцепление, и мощная машина рванула с места. — Всё будет хорошо. Гуляем, Андрюха.

Целый день и часть ночи я, Измайлов, Вадим, Лолита, Марго и ещё две подобные им, на двух авто перемещались от ресторана к ресторану. Пили много. Игорь почти не пьянел, но во время одного из переездов уснул за рулём, из-за которого, несмотря на постоянные уговоры, не вылезал до последнего. Наконец, мы пересадили его в БМВ Вадима, поставили Мерседес на одну из платных стоянок и отвезли Измайлова домой к Лолите. Вадик забросил меня на Саянскую, мы выпили с ним ещё у меня дома, он уехал, и я, наконец-то, остался один.

Выключив свет, восседал на кровати, перебирая в пьяном мозгу события сегодняшнего дня. Александр, играющий в напёрстки. Хлебные шарики, с плывущими по окружностям изображениями материков и океанов. Учёный в белом халате возле микроскопа, причём микроскоп гигантского размера. Влетевший в форточку воробей с круглыми, почему-то красными глазами. Вадик, целующий в лоб Маргариту. Телохранитель Сергей в бескозырке и с маузером в руке. Цыгане, распевающие песню: «Мы жертвою пали…».

В конце концов, я бухнулся навзничь и почти сразу убежал в сон. Но вдруг вспомнил что-то, поднял подушку и пошарил под ней рукой. Неужели, правда? Вскочил, подбежал к противоположной стене, включил свет, и, не веря глазам, посмотрел на то место, где только что находилась подушка.

На белой простынке, точно прошлогодняя листва, синели, желтели и краснели разноцветные купюры российских рублей.

За окном промелькнул дачный посёлок Пугачево, и я засобирался. Через двадцать минут поезд въедет в городскую черту Красноярска. И всё. Родина.

Я возвращался, радуясь предстоящей встрече с домом, как всегда радовался любому расставанию с ним же. Каждый раз, уезжая, я лелеял надежду на то, что никогда больше не вернусь назад. Но кто скажет, что я не люблю свой город? Я разобью лицо тому умнику, который хотя бы подумает подобным образом. Это — любовь особая. Любовь перелётной птицы, каждый год покидающей место рождения и через год возвращающейся обратно. Любовь, проявляющаяся в тоске, и тоска, увековеченная в песне.