Андрей Школин - Прелести

Я промолчал и отвернулся к боковому стеклу.

— Или Лолита, действительно, роль какую-то сыграла, — продолжал украинец. — В натуре, приворожила чем-нибудь. Они бабы и не такое могут, ни при детях будет сказано. Помнишь, Марго за мной таскалась? Так вот, я ей морду набил и предупредил, чтобы близко даже не подходила. Не подходит пока. Тьфу…

Вадим сплюнул под ноги и прибавил газу. Дальше ехали молча. Водитель курил сигарету, выбрасывая пепел в открытое окно. Его знакомый вообще за всё время не произнёс ни слова. Ирина рассматривала застекольные пейзажи, а я, откинувшись на сидение, просто расслабился и ни о чём не думал. Хотя, что значит, не думал? Пытался не думать…

Подъехали к самому подъезду Марининого дома. Вышли из машины все, кроме угрюмого Валеры. Я взял ребёнка за руку и щёлкнул языком:

— Ну что, идём получать свою порцию пиндюлей?

— Идём, — вздохнула девочка и поглядела вопросительно на Вадима. — А Вы, правда, ту тётеньку побили?

— Какую? — округлил глаза украинец.

— Которая за вами таскалась?

— Не… — замотал головой тот. — Пошутил я.

Ирина приподняла плечико и потянула меня в подъезд.

— Сейчас, сейчас… — я удержал её и повернулся к другу. — Ну что, где тебя найти, если нужен будешь?

— А если не нужен? Можно не искать?

— Перестань. Я серьёзно спрашиваю.

— Ну где? Звони ночью домой, я часто ночую. Завтра, кстати, возле рынка на Киевском вокзале буду с утра. Подходи, машину если что увидишь. Где остановился-то?

— Пока нигде, но думаю здесь переночевать.

— Можешь у меня перекантоваться. Ключ оставить?

— Да нет, спасибо, Вадик. Завтра увидимся, скорее всего.

— Ну, тогда до завтра, — он пожал руку и открыл дверь машины. — Подъезжай к Киевскому.

Он уже почти сел, когда я его окликнул:

— Вадим!

— Что? — украинец удивлённо оглянулся.

— Ты чьи стихи в прошлый раз читал?

— А что? Понравились?

— Да не в этом дело. Ну так чьи? Не говори только, что твои.

— Не мои, — усмехнулся и сел за руль. Закрыл дверь и уже из салона добавил. — Вот тебя торкнуло… — и, выставив из окна вверх средний палец, нажал на педаль газа.

Машина сорвалась с места и через несколько секунд исчезла из поля зрения. Иринка поглядела вопросительно:

— А что это он показал?

— Он дал понять, что очень меня уважает, трень-брень. Очень… Пошли.

Пиндюлями, как и предполагалось, мы огреблись сполна. Марина разводила руки в стороны и выговаривала всё, что думает обо мне и дочке. Глаза, впрочем, при этом оставались добрыми. Папаня также не выглядел слишком уж разъярённым. Через пару минут страсти улеглись, и все успокоились.

— Где хоть были-то? — улыбалась Марина. — Меня отослали, а сами…

— Мы совершали хулиганский поступок, — серьёзно отвечала дочь, — и встречались с Вадиком, который избил Марго, которая за ним таскалась, а потом сказал, что пошутил.

— Не выдавай тайну, — хлопнул я легонько по её голове ладошкой. — Мы просто гуляли по Арбату.

— Понятно. Ну, проходите. Стол накрыт. — Марина кивнула головой в сторону большой комнаты.

Я взял на руки Иринку, слегка подбросил её в воздух и занёс в квартиру.

— Эх, Марина, кабы была твоя дочь лет на пятнадцать постарше, непременно бы женился.

— У тебя ещё всё впереди. Через пятнадцать лет вернёмся к этому разговору. А сейчас давай твой приезд отметим, — и повернулась к бывшему мужу. — Леонид, ну же, ухаживай за гостем.

— Не надо за мной ухаживать. Я человек самостоятельный. В том плане, что за стол и сам могу усесться. Вот только кушать не хочу. Мы с Ириной уже перекусили. Правда?

Девочка согласно кивнула головой.

— Я позвоню от вас, если можно. И потом, видимо, уеду. Так что, извините.

— То есть, как? — наклонила голову вбок хозяйка. — Мы его ждём, ждём. А он заскочил на минуту и убегает. Нехорошо…

— И сказку недорассказал! — пропищала Ирочка.

— И выпить бы за знакомство, — указал на накрытый стол Леонид.

По очереди оглядел всех троих:

— Позвонить-то хоть можно?

— Да, конечно, звони. Почему спрашиваешь? — Марина указала на телефон.

— Сказку, видимо, придётся рассказать, — улыбнулся ребёнку и, подняв трубку, набрал нужный номер. — А вот пить не могу. Честно не могу. Вы выпейте за меня и за своё здоровье. А мне сейчас нельзя.

Раздались гудки, а затем знакомый, тихий голос:

— Алло… Алло?

Положил трубку на место:

— Нужно ехать.

— А сказку? — опять напомнила Иринка.

— Может быть, посидим немного, пообщаемся? — Леонид недоумённо посмотрел на бывшую жену, а затем вновь на меня. — Мне с вами поговорить хотелось, — особенно налегал на слове «поговорить». — С глазу на глаз, если можно. На балконе устроит?

— Устроит.

Солнце скрылось за крышами домов. Близились сумерки. Леонид достал пачку сигарет и протянул мне.

— Не курю, спасибо, — я облокотился на ограждение балкона.

— А я закурю, если не возражаете?

— Давай уж, на «ты». Естественнее будет.

— Давай.

Он затянулся и некоторое время ничего не говорил, точно собирался с мыслями. Наконец, выдохнул дым.

— Я вот о чём, — опять пауза. — Я понимаю, что ты подружился и с Мариной, и с дочерью. Но всё же, видимо, за любые услуги нужно платить. В том числе и за лечение. Поэтому, хотел бы сам… В общем, сколько это стоит? Только говори сразу, Андрей, не стесняйся. Я человек не бедный и за добро… Сколько скажешь, столько и… Разумеется, в разумных пределах.

Поглядел я в небо. В небо я поглядел. Поглядел в небо я…

— Парит. Наверное, дождь будет, — и, обернувшись к собеседнику. — А в разумных пределах, это сколько?

— Ну… Это в разумных пределах.

— Лаконичный ответ. А если я запрошу очень много?

Он опять затянулся:

— Думаю, мы сумеем договориться, — и опять стряхнул пепел вниз.

Я потянулся, хрустнул суставами и повернулся ко входу в помещение:

— Пойду. Поздно уже, а ведь ещё сказку Иринке рассказать обещал, — и шагнул прочь с балкона.

— Ну, всё-таки? — он остановил меня и, выжидая, посмотрел в глаза.

— Понимаешь, Леонид, я уже своё взял, — и ушёл с балкона, оставив его в недоумении.

Девчонки сидели на диване, ждали нас. Леонид продолжал «курить».

— Ну что, моя будущая невеста. Ты готова выслушать продолжение истории, происшедшей на самом краю света?

— Что, прямо сейчас? — отозвалась «будущая невеста».

— Конечно сейчас. Устраивайся поудобнее и слушай, оттопырив уши.

Я перевёл взгляд с дочери на мать, потом обратно и щёлкнул пальцами…

— Ты знаешь, о чём я пою? Я пою не о Луне. Большой. Жёлтой. С голодными глазами. Холодной, но готовой сжечь одновременно. И холод ли это или нестерпимый жар — не понять поющему песню. Я пою не о Небе. Чёрном. Низком. Близком. И в то же время — Огромном. Недоступном. Проглатывающем певца в тот момент, когда он только, только начинает понимать, что же есть такое — Небо. Я пою не об этом. И всё же я пою и о луне, и о небе, и даже о тебе. В моей песне нет слов. Её не понять тому, кто хочет найти в ней скрытый смысл, осознать, о чём песня. Эту песню необходимо прочувствовать. Эту песню необходимо прожить. Я сам не знаю, о чём моя песня, но совершенно уверен, что она живёт во мне, а я живу в ней. Волчья песня. Песня Любви. Песня Ненависти. Любовь и Ненависть — два основных компонента образующих Жизнь. Следовательно моя песня — песня Жизни.