Андрей Школин - Прелести

Когда заскрипела дверь, и на пороге появились менты, Макар встал и довёл меня до выхода:

— В час добрый, Андрюха. Бог даст, когда-нибудь свидимся, не в такой обстановке.

— В час добрый, Юрик. Пока…

Тяжёлая фреза закрылась, и я в сопровождении охраны двинулся по коридору.

Елагина я искал каждую ночь. Механизм поиска нужных людей в режиме параллельного мировосприятия приходилось изобретать и отрабатывать самостоятельно. Ночь за ночью. Научился находить, а точнее вытягивать в своё сновидение нужных людей. Вначале с трудом, затем, попрактиковавшись, уловил момент контакта. Стал понимать и чувствовать детали, ранее мне не известные…

Людей разделил на нормальных и зомби. Зомби улыбались, разговаривали, но при этом не представляли интереса. Пустые глаза выдавали, что их владелец в данное время не спит и, следовательно, передо мной стояли лишь телесные оболочки их владельцев. Бездушные, безумные.

Нормальными люди становились тогда, когда хозяева оболочки, подобно мне, спали. Но, разумеется, не осознавали, что спят. Моё преимущество перед ними выражалось именно в этом. Интересно было играть с нормальными в кошки-мышки. С зомби не то, что играть, бессмысленно было даже общаться — они со всем соглашались и ни на что серьёзно не реагировали.

Позднее пришло понимание того, что любое общение с нормальными влияет, так или иначе, на их жизнь в первом, обычном измерении. Сделан был вывод после того, как я вытащил к себе некоторых своих сокамерников.

Вытянуть Сашу Елагина не удавалось долго…

Получилось скорее случайно, чем специально. Я «гулял» по парку неизвестно какого города и буквально наткнулся на своего друга, не видел которого больше года. Саня, немного задуренный и вечно «себе на уме», возник передо мной, как возникают во сне всевозможные неожиданные персонажи.

— О!.. Ты что здесь делаешь? — он удивлённо хлопал глазами и улыбался.

Я долго соображал, что ответить и как отреагировать. Наконец, испугавшись проснуться и не выполнить задуманного, уставился на него и затараторил скороговоркой:

— Саня, Саня, слушай внимательно. Ты сейчас спишь, и я тоже сплю. Понимаешь меня?

— Да, да, — продолжал улыбаться Елагин.

— Я в данный момент сижу в тюрьме в Воронеже. Запомнил, нет? В тюрьме, в Воронеже. Понял?

— Да, да… — а взгляд такой, будто ему всё до лампочки.

— Чёрт… Уже зомби. А ведь только что был нормальным…

— Саня!!! — я схватил его и принялся трясти. Неожиданно глаза ожили.

— Да?

— Сашка, мне нужна твоя помощь. Никто кроме тебя не знает, что я здесь.

— Да, да…

— Запомни цифру… — вдруг почувствовал, что просыпаюсь. Взлетать не рискнул, мог потерять из виду друга. — Запомни цифру: ДЕВЯНОСТО СЕМЬ. Ты должен будешь потом её вспомнить, а по ней вспомнить весь разговор. ДЕВЯНОСТО СЕМЬ! ДЕВЯНОСТО СЕМЬ!

— Да, да… — Саша улыбался, как младенец.

— Чучело ты. Ни хрена ведь не запомнил, — поглядел на бесшумно падающие хлопья белого снега. — Какую цифру я назвал?

— ДЕВЯНОСТО СЕМЬ.

— Пра… Правильно, Саня, — я опешил от неожиданности, а затем радостно хлопнул друга по плечу. — Вот молодец! Ну, теперь можно просыпаться, — и заметив, что глаза Елагина вновь стали бесчувственными (странно, урывками он спал, что ли?), подпрыгнул на месте и заорал. — Уру-ру!

— Что делать? — не понял Саня.

— Про-сы-пать-ся…

Р. S.

И я вошёл…

Вокруг знакомого стола собрался целый учёный совет. Возглавлял совет седой врач в очках и с добродушной улыбкой. Яна Александровна сидела сбоку.

— Присаживайтесь, Андрей Григорьевич, — «грамотно» предложил старший. — Как ваше самочувствие?

— Благодарю, хуже, — так же грамотно, в соответствии с тюремными понятиями, ответил я.

— Что так? — с сочувствием спросил он. — Я слышал, вы неплохо проявили себя во время тестирования. Или меня неправильно информировали?

— Правильно, — я посмотрел на женщину. — Яна Александровна квалифицированный врач.

— Вот и хорошо, вот и хорошо, — дважды повторил главный и потёр руки. — У меня возник вопрос. Вот здесь, в документах, вы утверждаете, что являетесь поэтом-песенником. Что-то, простите, я раньше вашей фамилии не слышал.

— Это мой больной вопрос. Меня почему-то вообще мало кто слушает. А так хочется…

— А не могли бы вы познакомить комиссию, так сказать, с фрагментами своего творчества?

— То есть спеть что-нибудь?

— Ну, или хотя бы прочесть вслух стихотворение. Собственного, гхм…, сочинения.

— Нет, ну зачем же стихотворение, я спою, — окинул взглядом всех присутствующих. — Только, если можно, я на стул встану, чтобы повыше…

Старший, растерянно, также оглядел всех врачей:

— Если вам так удобнее…

— Спасибо, — я забрался на стул и начал. — Произведение, написанное в камере сто двадцать семь, исправительного заведения тридцать один, дробь один, города Воронежа, по мотивам обвинительного заключения осужденного камеры сто сорок восемь Алексея Юрьевича Тарабаева, получившего девять лет лишения свободы с конфискацией имущества, по статье девяносто три «прим.», с отбытием дальнейшего наказания в колонии усиленного режима. Краткое предисловие:

Алексей Тарабаев, тридцати шести лет от роду, проживал в сельской местности и работал в совхозе механизатором, то есть трактористом на тракторе, названия не помню. Находясь в нетрезвом состоянии, вышел из дому и сел в трактор, который по примеру жителей всех без исключения деревень России и ближнего зарубежья оставлял на ночь возле собственного дома. На этом тракторе он поехал в другой конец деревни к злостной самогонщице Верке за бутылкой, но по дороге не справился с управлением и врезался в телеграфный столб, в результате чего трактор и столб разбил, а себе набил на лбу шишку. По слабости здоровья Алексей Тарабаев уснул тут же на месте аварии, прямо в кабине трактора, где и был найден наутро местным участковым. Налицо факт хищения государственного имущества в особо крупных размерах, то есть, опять же, трактора. Хотя преступник и заявлял неоднократно, что трактор с мех-двора не крал, и что в деревне никто трактора на мех-двор не ставит, а наоборот привязывают, точно лошадей, возле собственных домов, доблестный и справедливый суд ему не поверил и назначил скромную меру наказания, в виде девяти лет лишения свободы.

Текст читается в двух лицах. Первое лицо — Роза Тарабаева, в девичестве Шрёдер, жена преступника. Второе лицо — сам преступник. Действие происходит возле суровых тюремных застенков города Воронежа. Жена выкрикивает пожелания мужу. Муж, нарушая режим содержания, отвечает благоверной супруге. Итак, начинаем…

Я перешёл на тонкий женский голос и, подражая Розе Тарабаевой, пропищал: