Андрей Школин - Прелести

Я провожал его взглядом до тех пор, пока он не скрылся совсем.

Затем долго лежал с открытыми глазами на диване, прокручивая в памяти все подробности этой встречи. Да уж. Чем дальше в лес…

По рассказу моего очередного нового знакомого, я выяснил, что родом он из Западной Украины. В двадцать лет, отчаявшись найти место в жизни на благодатной украинской почве, решил перебраться в более, как ему казалось, перспективное и цивилизованное место — город Ленинград. Прожил там несколько лет, мотаясь по общагам и, не обнаружив ни манны небесной, ни гречки земной, решил, что и Питер не отвечает его внутренним потребностям. Занимался в основном перепродажей шмоток на барахолке, то есть являлся, говоря языком более ёмким, барыгой-спекулянтом. Накопив в результате этой деятельности некоторую сумму денег, уехал в Париж. Но там, как оказалось, его тоже не ждали с распростёртыми объятиями. Тысячи идиотов уезжали на Запад, где, как им мерещилось из Совка, можно, не ударив палец о палец, жить припеваючи. В итоге западное общество пополнялось новыми поломойками, мусорщиками и безработными иждивенцами.

Валера, насмотревшись вдоволь, на голодный желудок, красот Парижа, переехал в Германию, где наплёл местным властям клубок из ужасных рассказов о преследовании в СССР инакомыслящих всемогущим КГБ. В результате подобного бреда нового диссидента из Красной России оставили в ФРГ, дожидаться решения о своей дальнейшей судьбе, и поселили в фильтрационном пункте вместе с такими же ценителями западной демократии из стран третьего мира. Три года он жил в каморке без окон, но зато под свободным небом Германии.

Опять же всё это я узнал с его собственных слов. То, о чём потом передали все телевизионные каналы Европы, мне пришлось узнать несколько позже. Где больше правды, кто знает?..

Мы шли через лес по асфальтированному тротуару. Валера нёс какую-то чушь про местных обитателей гетто. Я думал о своём. На светофоре мой спутник остановился и взмахнул рукой.

— Давай перейдём на другую сторону.

— Давай, — равнодушно пожал я плечами и направился через дорогу.

— Подожди, — тормознул он. — Зелёный загорится.

— Зачем тебе зелёный, тут ведь никого нет?

— Немцы поймут неправильно, — как бы извиняясь, произнёс Валера.

— Где? В лесу вечером?!

— Всё равно…

— У-у-у… — я перешёл на красный и, не дожидаясь его, побрёл дальше.

Он привёл меня в какой-то населённый пункт, где на непокрытой асфальтом площадке стояли брошенные советские автомобили.

— Вот смотри, — азюлянт пнул ногой по колесу довольно приличной с виду «пятёрки». — Если найдутся люди, которых ты заинтересуешь, я мог бы за умеренную плату им много таких мест показать.

— Я заинтересую?

— Ну да. Тоже в доле будешь.

— Не знала баба горя, купила порося… — почесал затылок и оглядел металлолом. — Про это ты хотел рассказать?

— А что? Стоящее дело. В Совок всё вывезти, сколько наварить можно? Здесь-то это добро бесплатно (как хорошо, что я не «уловил» коммерческую составляющую этого предложения и не отправил потенциальных жертв маньяка в ФРГ «за машинами»).

Прожил у него ещё два дня. Он водил меня на экскурсию в Биберах и ещё какой-то городок. И всё это время постоянно расспрашивал о России, Украине, о политике, но больше всего интересовался двумя темами: тюрьмой и моими выходами в параллельное измерение. Я в основном отвечал вяло и неохотно. Мне этот Валера показался серым и неинтересным. Знать бы заранее, кто скрывается за этой непримечательной маской.

В последний вечер он признался, что мечтает завербоваться на работу в спецслужбу какого-нибудь государства. Без разницы какого, будь то Германия, Россия, Украина или Израиль. Причём просил меня при случае намекнуть об этом в компетентные органы.

На рассвете третьего дня, когда я готовился выйти из его жилища, Валера протянул какую-то пластиковую карточку с чужой фамилией, вытисненной на гладкой поверхности:

— На, возьми. По этой карте можно билеты дешевле покупать. Но только на территории Германии. Покажешь контролёру, и всё. Пригодится.

— Ну, давай, — повертел в руке кусок пластика и сунул в карман. — Может, действительно пригодится…

— И ещё, — опять заговорил парень. — Паспорт свой лучше у меня оставь.

— Это ещё зачем?

— Если полиция тормознёт, чтобы не депортировали. У тебя ведь визы нет? Да и французская заканчивается. Так что, пусть здесь лежит. И мне спокойнее. Назад в Совок когда поедешь, знать буду, что через меня. Вот. Ну, теперь пошли.

Я оставил паспорт, и мы поспешили в Биберах к поезду. Пожимая на прощание руку, перед посадкой в вагон, он вдруг заглянул мне в глаза. И такая опустошённость застыла в этих глазах…

Разумеется (с недавних пор моё любимое слово, потому что на самом деле ни хрена ничего не разумеется), меня арестовали на границе между немецким Келем и французским Страсбургом. В поезде. Проверили документы, а у меня была лишь пластиковая карта с чужой фамилией. Три дня держали в камере и составляли протоколы. Добились признания, что я есть Алик Арзаев из города Воронежа, что у меня украли паспорт с визой, и теперь я еду в Страсбург в русское консульство за новыми документами. В конце добавил, что мой любимый футболист — Сергей Кирьяков из местного клуба «Карлсруе», и политического убежища просить не собираюсь.

Мне выдали на руки бумагу, на которой было написано Arzaeff Alik, вывели из участка, усадили, не надевая наручников, в машину и увезли на контрольно-пропускной пункт между Германией и Францией. Там передали соседней стороне и с лёгким сердцем уехали.

Французы, не мудрствуя лукаво, спросили, говорю ли я на каком-либо цивилизованном языке и, убедившись в обратном, указали пальцем на дорогу: там, мол, найдёшь и Страсбург и консульство. «Будет тебе и ванна, и кофе с какавом. Га-а-а…»

Шёл дождь. Сильный ливень. Я стоял на границе двух европейских государств. Слева — пиво и разрушенная Берлинская стена. Справа — вино и пока ещё целая Эйфелева башня. Посередине я и дождь.

Автомобили разбрасывали брызги и замедляли движение возле КПП, чтобы затем вновь рвануть вперёд и искупаться в небесном душе другой страны. Чем отличается небо России от неба над этим перекрёстком? Ой, ты, синее небо России… Ну и что? Эта песня такая же короткая, как ливень. Когда песня превратится в ручей и скатится грязным потоком в приграничную реку, где прикажете искать небо? Шаг влево, шаг вправо, а над головой опять Родина…

Я стёр с лица сырость затянувшегося утра и зашагал в сторону Франции. Серый, промокший насквозь, дрожащий кот перебежал дорогу и стоял на тротуаре, поджав лапу и отряхиваясь. Кто ты по национальности, малыш? Как к тебе обратиться: «Гутен морген или бон жур?» И есть ли разница между языком кошек Сибири и, например, Полинезии? А каких ты собак боишься больше, немецких или французских? Жил да был серый кот за углом…