Лиза Эдвардс - Пес по имени Бу

Каждый день превращался в масштабное сражение характеров в войне, которую я вела со старшей медсестрой, крупной женщиной, облаченной в старомодный и типичный для медсестер прикид — белый халат и колпак. При ходьбе ее неизменно сопровождало странное посвистывание. Такой звук, видимо, возникал от трения халата о корсет. Она могла бы играть на позиции защитника в любой футбольной команде. Все отделение только и говорило о ее недовольстве мной и моим отказом от еды. Однажды она пригрозила мне «чем-то ужасным», если я не съем приготовленное для меня яйцо всмятку. Я привязана к кровати, — размышляла я. — С моей сломанной ноги свисают грузы. Мне не с кем поговорить. Мне не разрешают смотреть телевизор. Ко мне почти никто не приходит. Что еще она может со мной сделать? Я надула губы, сложила на груди руки и показала язык ее удаляющейся спине.

— Тебе лучше съесть это яйцо, — ласково произнесла девушка-волонтер. — Тогда она, может, не будет так сердиться.

— Нет, — ответила я, не желая демонстрировать обширный словарный запас.

— Может, оно вкусное.

— Нет.

Мы какое-то время спорили, но вскоре она поняла, что я не собираюсь уступать, и предложила компромисс.

— Если ты съешь гренок и фрукты, я спущу остатки яйца в унитаз.

Я несколько мгновений обдумывала ее предложение, а потом согласилась.

Когда медсестра-футболистка вернулась, она обрадовалась, увидев пустую тарелку. Но едва она начала поздравлять меня с тем, что я исправилась, как вдруг замолкла на полуслове.

— Я вижу, что ты съела все яйцо, — холодно произнесла она. — Даже скорлупу.

Я вызывающе встретила ее взгляд и ответила:

— Вы сказали, чтобы я съела все.

Она возмущенно выбежала в коридор, свистя халатом.

Ее угрозы и наказания научили меня тому, чему только и могли научить. Я так и не стала получать удовольствие от поедания яиц. Зато я поняла, как можно избегать наказаний, и осознала, что некоторым людям ни в коем случае нельзя доверять.

Я знаю, что такое одиночество, — думала я, выходя из машины возле своего дома. — Особенно когда тебе больно и ты не можешь даже пошевелиться. Возможно, маленькая девочка на каталке знала это лучше меня, но ее чувства мне все же были знакомы. Мои трудности отличались от ее проблем, но ни одна из нас не могла устранить их причину. Единственное, что в наших силах, — это смириться с прошлым, постаравшись сделать чуть лучше настоящее, и не имеет значения для кого — для себя самого или для другого человека. Сегодня я смогла добиться этого благодаря Бу и снова вспомнила о том, чему он нас всех научил: у каждого из нас есть своя ниша, нам всего лишь необходимо ее найти. В тот день, когда он притащил меня к маленьким девочкам в проходе супермаркета, он как будто заявил мне: «Я чувствую себя куколкой бабочки. Пожалуйста, сообщи мне, когда я смогу выпорхнуть и полететь к детям». И вот у него появились свои собственные чудесные крылышки, и эти крылышки теперь доставляли его в удивительные места.

Тем временем моя карьера в литературном агентстве подходила к концу. Не считая того, что я мало-помалу утрачивала интерес к издательскому делу, так еще и наш офис превращался в эффективную и рациональную организацию, прекрасно обходившуюся и без моего скромного вклада. Мы с боссом обсудили план моего выхода из игры. Это должно было произойти к концу года, а до того времени мне предстояло консультировать сотрудников все меньше и меньше, прежде чем окончательно перерезать пуповину. Для меня это было знаком того, что мне предстоит полностью посвятить себя собакам и их обучению. К моему опыту и множеству сертификатов добавится время, которое я смогла бы посвятить созданию самостоятельного собачьего бизнеса.

Но тот факт, что впридачу к опыту я получила время, отнюдь не означал, что все теперь должно было складываться удачно. Я совершала гигантский прыжок с края жуткой пропасти в бездну неизвестности. Мне было страшно: сумею ли я свести концы с концами? Нескольких групп в неделю ни за что не хватило бы на оплату счетов. Мне предстояло придумать, как набрать свои собственные группы и организовать частное консультирование. К счастью, все, что мне было необходимо сделать, — это просто заявить о себе, и две упомянутые потребности каким-то образом реализовались сами собой. Не успела я и глазом моргнуть, как мой ежедневник заполнился частными клиентами, и я получила в свое распоряжение несколько удобных помещений для проведения групповых занятий.

Это было моим счастьем и проклятием, потому что как только я взвалила на себя все эти обязательства, я поняла, что вынуждена их тащить, независимо от того, хотелось мне этого или нет. А ведь я была той самой девочкой, которая в свое время, когда ее вызвали на уроке публичных выступлений, развернулась и выбежала в коридор, не в состоянии произнести на виду у всех ни одного слова.

— Если бы в то время, когда мы только поженились, — любил повторять Лоренс, — тебе кто-то сказал, что через шесть лет у тебя будет свой бизнес и ты будешь регулярно стоять перед толпой незнакомцев, уверенно и со знанием дела рассказывая им о собаках, ты бы рассмеялась этому человеку в лицо.

Он был прав. Но я, как и Бу, обладала уникальными врожденными качествами, отчасти являющимися следствием моих ограниченных возможностей. В каком-то смысле я тоже была бабочкой, покидающей кокон, чтобы взмахнуть крыльями — не идеальными, а порой и вовсе слабыми, зато моими собственными.

И хотя я по-прежнему оставалась очень застенчивым человеком, все менялось, когда речь заходила о собаках. О них я могла говорить где угодно и в любое время. В результате, по мере того как крепли мои крылья, комплексы таяли. Аттикус вытащил меня из норы, застопорившей мое выздоровление. Данте привел меня в дрессуру, а Бу помог совершить последний уверенный толчок, побуждающий встать на ноги и пойти дальше самостоятельно. Лиз, мой первый экзаменатор и наставник, когда-то заметила, какие у нас с Данте разные характеры. В то время я была робкой и нерешительной барышней, едва заметной на фоне компанейской, бесшабашной и залихватской натуры Данте. Мне было очень забавно осознавать, что теперь уже я представляла собой вполне раскованную на вид даму, летающую по классу во время уроков дрессуры.

Я была обязана поверить в то, что крылья Бу понесут его столь же уверенно и далеко.

Наблюдая за тем, как блистает во время наших совместных визитов Бу, один из волонтеров, который также являлся социальным работником, попросил нас организовать посещения к первоклассникам и второклассникам его школы — детям с пониженной обучаемостью, испытывающим затруднения при выполнении заданий и не умеющим общаться тихо и спокойно. Когда эти дети познакомились с Бу и другими собаками, они естественным образом сосредоточились на своих лохматых гостях. Пообещав им прогулку и игру в мяч с Бу и его товарищами, мы убедили детей посидеть тихо и послушать, что мы будем им рассказывать. Дети по очереди подходили гладить собак. Бу держался с таким достоинством, как будто устроил прием для своих почитателей. Из-за маленьких размеров помещения и необходимости учить детей сотрудничеству к каждой собаке подходили сразу два ребенка, вынужденных договариваться, кто из них будет гладить ее первым. Разумеется, такой расклад был далек от идеального, но только не для Бу. Меня поразила мысль, что в этом классе Бу проходит такой же сеанс психотерапии, как и дети. Обычно он был склонен к мелким повторяющимся движениям, и порой его манера держаться походила на поведение детей-аутистов. Он мог бесцельно ходить кругами или взад-вперед, никуда не продвигаясь. Но все это прекращалось, когда он оказывался лицом к лицу с ребенком.