Владимир Шаров - Репетиции

2 августа, через полтора месяца после смерти Сертана, ссыльные дошли до Верхотурья, где партии обыкновенно по неделе и больше отдыхали перед тем, как тронуться дальше, в Тобольск. Теперь позади осталась Россия, остался Урал, и люди уже смирились, что вернуться назад им не суждено.

Земли за Верхотурьем были пустынными, почти такими же пустынными были дороги, и ссыльным часто казалось, что их сторожат, ведут связанными и в колодках не потому, что они преступники и наказаны, а потому, что боятся, что иначе они затеряются, сгинут, пропадут.

Тобольск в те времена был еще стольным городом и главным перевалочным пунктом в Сибири. Здесь ссыльные получали хлеб, семена и большую часть необходимого, чтобы начать хозяйство на новом месте — как тогда говорили, пашенный завод: сошники, топоры, железа в запас, на подмогу денег, но главное — хлеб на все то время, пока они не устроятся, не обживутся и не смогут кормить себя сами.

Из Тобольска путь партии лежал на Енисейский острог, оттуда, дав им припасы на дорогу, ссыльных следовало без задержки отправить на Лену, в Якуток, где тамошний воевода стольник Головин и дьяк Филатов должны были принять этап и устроить крестьян на пашню. Сибирский приказ предписывал им поселить партию одной слободой в удобном месте на реке Анге, купить ссыльным на подможные деньги лошадей и, если у них, когда они придут на место, будет мало семенного хлеба, дать еще из прежних запасов.

Приставы, которые вели партию, по Государеву указу должны были первый год неотлучно жить рядом с сосланными, следить за ними и обо всем увиденном доносить в Якутск дьяку Филатову, а тот уже писать в Москву. Самим ссыльным было велено, как попадут они на Ангу, не мешкая и не дожидаясь, пока сойдет снег, делать сохи и бороны, потом, когда земля оттает, выполоть траву, кустарник и как можно раньше пахать землю под яровой хлеб. Всего они должны были пахать на Государя по полдесятины овса и ячменя на человека, а для себя — по десятине, а озимой ржи на Государя по десятине на человека, а себе — по две. Приставам надлежало смотреть, чтобы ссыльные пахали землю и на себя и на Государя старательно, как написано в указе, «с великим радением»: хорошо бы мягчили землю и, главное для Сибири, — сеяли хлеб впору, «не изпоздав». Чтобы скот не травил посевы, им было указано огородить поля, а созревший хлеб, тоже не изпоздав, сжать, связать в снопы и положить в сотницу. А кроме того, сосчитать и записать в книги, сколько какого хлеба соберут, сколько снимут с десятины и сколько с каждого снопа намолотят, чтобы в приказе знали, где какая земля и где что и сколько родится.

В заключение приставам было велено следить, чтобы ссыльные крепко помнили и государеву пашню и свою, чтобы не было между ними ничего дурного — ни брани, ни драк, а тех, кто будет в этом виновен, бить нещадно батогами.

Последний перегон на Лену этап шел мучительно тяжело и долго. В Енисейский острог они попали лишь в сентябре 1667 года, спустя тринадцать месяцев, как тронулись в путь, дальше двигаться было поздно, — близился ледостав, и, несмотря на указ, в Енисейске они зазимовали. Только в июле следующего года воевода Аничков нашел лодки и гребцов и отправил ссыльных в Якутск. В Енисейске им должны были дать еще хлеба и семян, так как за зиму они взятое из Тобольска частью проели. Всего им полагался двухлетний запас из расчета по полтора пуда на человека в месяц, то есть примерно четыре тысячи пудов на корм и две тысячи пудов семенного хлеба, но в Енисейске зерна было мало, не хватало и своим, поэтому в дополнение к тому, что они везли из Тобольска, им тут ничего не дали, кроме как по три сошника и топора, да по десять кос-горбуш и серпов на двор.

Путь в Якутск был водный — вверх по Енисею, Верхней Тунгуске и Илиму. Ссыльные получили лодки-дощаники, в помощь семьдесят человек гребцов и кормщиков, по большей части из стрельцов, но и на этот раз добраться до Лены они не сумели. До Ленского волока этап плыл четыре месяца — до конца ноября, по пути многие гребцы разбежались, осталось их меньше половины, да и те выбились из сил, и партия подолгу, иногда неделями, простаивала на порогах и шиверах. Двигаться дальше было невозможно, и на волоке они зазимовали — второй раз, как вышли из Москвы.

В январе якутский воевода, обязанный заниматься их устройством на Анге, узнал, что хлеба, который ссыльные везут из Тобольска, не хватит и на полгода, что денег у них есть всего восемьсот рублей — лошади на Лене были очень дороги, на эту сумму нельзя было купить даже четверть потребных лошадей — начинать хозяйство им, стало быть, нечем, и он распорядился весной, когда вскроется Илим, отвести их обратно. К лету ссыльные снова оказались в Енисейском остроге и здесь почти год, судя по отписке воеводы, голодали, скитались «меж двор» и кормились Христовым именем — просили милостыню. Они совсем изнемогли, когда наконец в ста верстах от крепости, на реке Кети им нашли удобные земли и посадили тех, кто к тому времени еще был жив, на пашню.

За два с половиной года, что они скитались между Обью и Енисеем, Сибирский приказ, ведавший ссыльными, несколько раз запрашивал и Тобольского, и Енисейского, и Илимского воевод об их судьбе, но каждый раз получал ответ, что они или еще не пришли, или недавно проследовали дальше. Лишь осенью шестьдесят восьмого года в Москве наконец узнали, как в действительности обстоят дела. Недовольство воеводами было так сильно, что Тайному приказу велено было немедленно начать розыск об их нерадении и других винах. Воевод, без сомнения, ждала скорая опала — кроме истории с этим этапом до Москвы в последние годы дошло немало челобитных от торговых и промышленных людей с жалобами на поборы и беззакония — но и на этот раз с помощью взяток и московских доброхотов расследование удалось замять, ход ничему дан не был. Таким образом, все кончилось благополучно, но то, что начать розыск было решено из-за обычной партии ссыльных, — по бумагам она не отличалась от десятков других, изо дня в день идущих из России дальше и дальше в глубь Сибири — было очень странно и, пожалуй, впервые. Раньше гибли и убегали целые этапы, но приказ смотрел на это сквозь пальцы. Москва хорошо понимала, как трудно заселить Сибирь, помнила, что заселяет ее почти одними преступниками, и давно смирилась с тем, что едва треть сосланных доходит до назначенного им для жизни места и еще меньше в конце устроятся там и приживутся.

Весной шестьдесят девятого года в Енисейск, где зимовали ссыльные, уже тогда, когда тамошний воевода знал, что дело закрыто, пришел строжайший указ разыскать всех, кто был жив из этой партии, — сколько будет, столько и будет, — не добавлять ни одного человека и им, в свою очередь, не давать звать к себе ни одного нового человека, подкормить и подлечить, хорошо одеть, обуть, снабдить необходимым и, найдя удобное место, поселить около города. Но не близко, так, чтобы наблюдать за ними было удобно, однако чтобы сами они в городе бывали как можно реже.