Микко Римминен - Роман с пивом

И как только все это где-то на подсознательном уровне вдруг сдвинулось с места, то и трамвай тоже поехал, что было если уж не симптоматично, то, по крайней мере, удивительно своевременно. Обогнули круглый дом, и что-то еще, тоже круглое, и, возможно, именно поэтому все прежние мысли снова вернулись на круги своя, позванивал трамвай, и под этот ритм, или под ритм под этот, в общем, под него было легко подстроиться и вытащить на свет из недавнего прошлого дурацкую считалку про перемещения, двигай туда, двигай сюда, давай, двигай, туда-сюда, и тут уже замечаешь, как быстро втянулся в какой-то первобытный раскачивающийся ритм, так что и не отвертеться более, и вот уже против воли появляются первые неосознанные движения, вначале стала подергиваться нога, точнее, ступня, она первой стала стучать по полу, как раз в том месте, под которым, вероятно, находился короб с песком, а потому звук получался глухой, потом это перешло выше, на коленку, которая вначале подрыгивала, потом стала дергаться и, наконец, задрожала так быстро и мелко, что собственно дрожи уже и не было заметно, это становилось все более неподвластным, и казалось, еще немного — и эстафету примет бедро, но потом вмешалось что-то вроде совести и пристыдило всех, хотя, конечно, если немного поразмыслить, то в сидячем положении это было не так-то просто, в любом случае у верхней части туловища осталось некое стремление к ритмическому рисунку, и тут подключились руки, все началось с указательного пальца и в целом довольно-таки неясного постукивания, но чуткое ухо интуиции уже уловило ритм, и вскоре вся рука что-то такое выстукивала на бедре, стало очевидным, что очень быстро это может вызвать подергивание головы, общие судороги и другие подобные явления, поэтому было необходимо срочно заполнить чем-то голову, чем угодно, лишь бы задушить на корню это музицирование, и тогда, как и следовало ожидать по закону всемирной мысленавязчивости, снова подумалось о перемещениях.

— Эй, Маршал.

И что же, таким образом, останется, если снять верхний слой ритмического напева? А то, что очень быстро начинаешь понимать, что во всем этом движении есть что-то очень важное, Жира правильно подметил, а значит, все это может стать чем-то большим, и вдруг появилось какое-то странное чувство нелепости происходящего, как будто поверх одежды кто-то вылил холодный соус, разбавленный пониманием, и сразу пришла мысль, а не случилось ли большой ошибки, верное ли было решение отправиться в город, не так-то уж часто ранее приходилось столь внезапно покидать родные просторы, но в конце концов сама мысль эта показалась довольно призрачной, особенно сейчас, сидя в трамвае, где-то в свободном пространстве между пунктом отправления и пунктом назначения, и если честно, то думая о призрачном и неясном центре города, который все еще казался очень далеким, пришло вдруг некое чувство удовлетворения, именно после внезапной мысли о бесполезности сиюминутного мероприятия, подумалось, что именно в этот миг абсолютно ничего не хотелось, только сидеть здесь, в вагоне, сидеть, и ехать, и двигаться.

— Эй!

Двигаться и перемещаться, вот так вот, не сходя с места, сидеть в трамвае и думать свои теплые повторяющиеся думы, сидеть в этом пылком вагоне и вдруг понять, что шаг за шагом думаешь уже совсем о другом, сидеть, и сидеть, и думать, как хорошо сидеть вот так вот просто, и ясно, и до предела, а потом все-таки, не нарушая глубочайшего сидения, но по чуть-чуть, по капельке позволить действительности войти в мир, сначала тоненькой полоской в полтора сантиметра, а потом все шире и шире, слышь, Маршал, черт возьми, Маршал, ептить, Маршал, двигай, двигай, почему-то движение стало вдруг движущей и даже давящей темой, надо бы подумать об этом еще немного, посидеть на месте и постараться понять той малой толикой незадействованного мозгового пространства, что в вагон входит синяя угроза, сидеть и не двигаться с места, Бог знает по какой причине, на этом дурацком несчастливом сиденье, и наконец заметить, что все другие уже давно убежали.

— Ваш билет, пожалуйста.

И только тогда вскочить и ринуться к двери.

У дверей стояли два контролера, широко расставив ноги, как на занятиях по карате, и всем своим видом показывали, что через них не прорвешься. Да никто и не прорывался, что-то странное было в них, в этих разномастных работниках общественного транспорта, и не только давящая на горло синева форменного воротника, но и что-то безусловное. Трамвай двинулся дальше. Маршал втиснулся меж двух бойцов билетного фронта и посмотрел на остановку, Жира усиленно размахивал руками, наконец каким-то образом удалось понять смысл его посланий, который заключался в том, что они приедут на следующем трамвае.

Потом пришлось покопаться в кармане в поисках удостоверения, найдя, протянуть его вперед, как-то сегодня на удивление часто пришлось его показывать. Контролеры подчеркнуто внимательно покрутили его, посмотрели, только что на зуб не попробовали, хотя вполне могли бы, но потом их энтузиазм в отношении удостоверения пропал, и они с нескрываемым удовольствием стали выписывать штраф. После того как они перенесли все желаемое на бумагу, им захотелось возыметь еще и цену билета. Но денег как нет, так и не было. На что они сказали, что в таком случае это означает, что придется выйти на следующей остановке.

Следующая остановка прошла в размахивании бумажками. Правда, контролеры не стали приказывать водителю, чтоб он остановился, и силой высаживать безбилетника, напротив, они все перешли в начало вагона и стояли там, у передней двери, самодовольно улыбаясь, оставив его стоять столбом посередине вагона с многочисленными бумажками в руках. Трамвай дернулся, и, чтобы не упасть, пришлось обеими руками схватиться за ближайший поручень, естественно, удостоверение и выписки разлетелись по всему полу, и пришлось их собирать, а когда наконец удалось подняться после всех этих испытаний, в голову литрами ударила кровь, а тут еще и полураздетые отпрыски стали показывать пальцем, шептаться и хихикать где-то там, в самом конце вагона, в общем, всячески обращали на данное происшествие свое самое пристальное внимание.

Наконец подъехали к следующей остановке. Это был железнодорожный вокзал. Контролеры тоже вышли, сгрудились плотной кучкой под козырьком и заливающимися голосами стали рассказывать что-то веселое. Маршал постарался незаметно проскользнуть мимо и отойти подальше, остановился около пыльного, почти черного ограждения, которое отделяло остановку от проезжей части, и уставился на свои ботинки, которые вдруг стали казаться невероятно занимательными.

Позднее, когда потупленный взор удалось на некоторое время оторвать от ботинок, ему предстала широкая сцена, озаренная алым светом косого вечернего солнца, на которой было так много народу, что аж дыхание перехватило. Люди приходили и уходили, подходили ближе и проходили мимо, и, несмотря на вечерний час, все они несли в руках что-нибудь подчеркивающее осмысленность их существования в предложенных условиях, — рюкзак, чемодан, портфель, пакет или просто узелок, и все это ужасное присутствие и ответственное отношение к предметам по своей потенциально-обличительной составляющей было столь невыносимо, что пришлось тут же вернуть взор к ботинкам.