Бенджамин Саэнс - Я пел прошлой ночью для монстра

Мы оба рассмеялись.

— Завтракал?

— Я не голоден.

— Ты должен есть, милый.

— Не хочу.

— Заканчивай с этим.

Я затянулся.

— Ты прямо как мамочка, — сказал я. — Принуждаешь меня вовремя есть.

— Я тебя ни к чему не принуждаю. К тому же немного материнской заботы тебе не помешает.

— Думаешь?

— Да, думаю.

— Значит, теперь ты — часть моей терапии?

— Конечно, дорогуша. Разве тебе никто не говорил, что мы все — часть терапии друг друга?

— Может быть, именно поэтому мы все не в себе.

— В этом ты, милый, пожалуй, прав.

Милый . Мне нравится, что Джоди так меня зовет.

— Славная улыбка, — сказала она, — очень славная. Давай гаси свою сигарету и идем посмотрим, не происходит ли за завтраком чего-нибудь захватывающего.

За завтраком всегда кто-нибудь скандалит или выкидывает какой-нибудь фортель, или психует, или рыдает, или кричит, или вытворяет что-то в том же духе. Завтрак тут почему-то считают самым подходящим временем для того, чтобы выплеснуть на всех свои эмоции. Джоди говорит, что в этом месте эмоции подобны летающим дискам — люди кидают ими друг в друга весь день напролет, как будто находятся в парке на прогулке.

Моя теория такова, что конфликты в этом месте неизбежны. Если собрать кучу проблемных людей в одном месте, то, как не крути, серьезных эмоциональных взрывов не избежать. Джоди страсть как любит наблюдать за такими взрывами. Я же… не знаю. Мне как-то неловко видеть, как люди демонстрируют нездоровое поведение при всех. Для меня это все равно, что читать в открытую, при всех, дневник Рафаэля. Или пить при всех бурбон.

Войдя с Джоди в столовую, я увидел сидящего там и читающего газету Рафаэля. Он умеет абстрагироваться от окружающего его шума. И дело не в том, что он сторонится людей, просто иногда… иногда он хочет спокойно почитать газету. Мы с Джоди сели с ним.

— Что нового?

Рафаэль поднял на Джоди глаза и улыбнулся.

— Этот мир распадается по частям. Тут прямо так и говорится, — он указал пальцем на заголовок.

Это вызвало у нас троих смех.

Джоди внимательно осмотрела столовую. Ей нравилось изучать других клиентов. Вот кто мы здесь — клиенты . Интересно, почему мы не пациенты? Шарки говорил, что мы клиенты, потому что можем уйти отсюда в любой момент. «Пациенты не могут уйти. Клиенты — могут». У Шарки на все есть ответ.

Джоди ткнула меня локтем, указала подбородком на Ханну и крикнула ей:

— А где грузовик?

— Какой грузовик?

— Который тебя переехал. Дерьмово выглядишь.

Я не выдержал и засмеялся. Ханна села рядом со мной, кинув на меня красноречивый взгляд.

Рафаэль продолжал читать.

Ханна потянула за край его газеты.

— Что интересного ты находишь в этих газетах?

— За этими стенами есть мир, Ханна. Тебе кто-нибудь об этом говорил? — улыбнулся ей Рафаэль.

— Этот мир чуть не прикончил меня.

— Так это мир тебя убивал?

Ханна одарила его деланной улыбкой.

— Тебе нужно почаще улыбаться, — сказала она.

— Я работаю над этим.

— Что ты предпочитал пить?

Ханна в какой-то степени заигрывала с Рафаэлем. В хорошем смысле. Я видел, что он ей нравится.

— Хочешь сводить меня в бар?

Она постучала пальцем по виску.

— Только в мечтах, дорогой.

— Красное вино, — сказал Рафаэль.

— Какое именно?

— Всегда любил хорошее каберне.

— А покрепче что-нибудь пил?

— Бывало манхеттен. А ты?

— Очень сухой мартини. Бокалов десять за ночь.

— Как ты определяешь, насколько мартини сухой?

Ханна с Джоди разразились смехом. Ханна покачала головой.

— Боже, как же я скучаю по выпивке. Чертовски скучаю.

— Я тоже, — отозвалась Джоди. — Иногда так хочу выпить, что готова заорать.

— Я тоже, — признался я. Не знаю, зачем. Но это же правда. Я тоже готов порой нахрен орать.

Ханна некоторое время разглядывала меня.

— У меня сын — твой ровесник, — сказала она, и у меня сердце перевернулось от нежности в ее голосе, потому что она может быть очень жесткой. Она погладила меня по щеке. — Я знаю, никаких прикосновений. — И рассмеялась. — Бурбон. Ты же его любил пить?

— Да.

— Надеюсь, ты больше не притронешься к нему. — Ханна вдруг заплакала. — Или закончишь хуже, чем мы. — Она глубоко вздохнула. — Мне грустно тут. Боже, мы все тут так грустим.

— Это не так, — возразил Рафаэль. — Мы тут просто приводим себя и свои мысли в порядок. Вот и все.

— Ты хороший мужчина. — Уголки губ Джоди изогнулись в легкой улыбке.

— Правда?

Рафаэль улыбнулся. В этот момент он выглядел совсем старым и измученным. Я знал, что он переживает что-то внутри себя и хотел спросить его об этом. Он должен выдержать. Кто-то же должен одержать победу над собой. Им мог бы быть Рафаэль. Шарки сдался. Рафаэль должен выдержать. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, пусть он выдержит, — взмолился я Богу, с которым не ладил.

Я чувствовал, что сегодня в группе все будет по-другому. Не знаю, из-за чего, но внутри меня прочно обосновалась тревожность. Мне хотелось убежать. Отрешиться от всего. Уйти в себя, оборвав связь с этим миром. Мне невыносимо хотелось сделать это, но я усилием воли заставил себя собраться. Я уставился на пустующий стул Шарки. Он всегда любил сидеть на одном и том же стуле. Новый парень, Эмит, еще оформлял документы, и Адам сказал, что присутствовать в группе он не будет. Шейла с Мэгги приболели, а Келли непонятно куда подевалась. Иногда она обособлялась ото всех, не хотела ни видеть никого, ни разговаривать ни с кем. Я понимал ее.

Так что на занятии были лишь я, Рафаэль, Лиззи и Адам.

Адам вручил Рафаэлю карточку для разбора. Рафаэль взял ее, не улыбнувшись. Он всегда улыбался, даже когда у него было плохо на душе. Но не сегодня.

— Я Рафаэль. Я алкоголик.

И мы все ответили:

— Привет, Рафаэль.

Он мгновение помолчал, затем взглянул на карточку и отложил ее в сторону.

— У меня есть секрет, — сообщил он.

Адам ничего не сказал. Он просто ждал.

— Я убил своего сына.

Лицо Адама стало очень серьезным. Я видел промелькнувшее на нем удивление.

— Когда ты сказал, что убил своего сына, что ты имел в виду, Рафаэль? — мягко, не давя на него, спросил он.

Рафаэль уперся взглядом в пол.

— Ему было семь… — он умолк, слабо ударил кулаком себя в грудь, а потом еще раз, и еще, и еще.

— Дыши, — сказал Адам. — Просто дыши.

Рафаэль сделал два глубоких вдоха. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Было такое ощущение, что я дышу вместе с ним.

— Все хорошо, Рафаэль. Не торопись. Ты можешь сделать это.

— Не могу.

— Можешь, Рафаэль. Ты можешь.

Рафаэль кивнул, закрыл глаза и еле слышно заговорил:

— Я вел машину. Отвлекся. Думал о сценарии, над которым работал. Со мной в машине был сын, а я не смотрел на дорогу. Затем машина вдруг с чем-то столкнулась, и я потерял управление. И потом… я не знаю. Все закружилось и… Хоакин кричал, он кричал… Следующее, что я помню — как очнулся в больнице. Я все спрашивал про Хоакина. Звал его. Хоакин? Хоакин? Где Хоакин? По лицу жены я понял, что он… — Рафаэль замолчал, наверное, не в силах произнести слово «мертв». Он не мог произнести его вслух. — Моей жене даже не нужно было говорить мне это. Я убил его. Ему было семь лет, и я его убил. — Он рыдал, повторяя «Хоакин» и ударяя себя в грудь кулаком. Он больше походил на раненое животное, чем на человека.