Эдвард Эбби - Банда гаечного ключа

— А что ж, ничего не имею против, Док. Но Смит жаждал понять, как эта машина может расти, — Док объяснял; это было нелегко.

Две женщины из Сан-Диего, не в первый раз участвующие в походе, вынырнули из кустов с довольными улыбками; они расстелили его спальник между своими. Одна из них несла бутылку. Что-то в этих речных походах всегда стимулирует потребление спиртных напитков. Только не Абцуг: она время от времени посасывала свою маленькую сигарету «Зиг-Заг», свернутую вручную, которая тлела в ее изящных пальчиках. Вокруг ее головы витал запах горелой конопли. (Дайте девчонке достаточно марихуаны, и она выкурит ее). Этот запах напомнил Хейдьюку темные дни и еще более темные ночи. Бормоча что-то себе под нос, он накрыл на стол, подал салат, хлеб, початки кукурузы, стопку бумажных тарелок. Смит переворачивал стейки. Док объяснял мироздание.

Летучие мыши — мексиканские длинноносы — мелькали в вечернем воздухе, издавая странные звуки своими радарами, глотая на лету насекомых. Ниже по течению их ждали пороги, скрежеща зубами в постоянном мрачном волнении. Высоко на гребне каньона соскользнул камень — или что-то сдвинуло его с места; как бы то ни было, он потерял свою точку опоры и покатился, кувыркаясь, вниз, с уступа на уступ, растерявшись в объятиях гравитации, в алхимии перемен, — одинокий обломок вселенского вечного движения, — и бомбой обрушился в реку. Доктор замер на полуслове в середине своего монолога; все прислушались к замирающему эхо.

— Берите тарелки, — сказал Смит своим клиентам, — и нагружайтесь.

Никто не медлил; он подал стейки. Последним в очереди был Хейдьюк. Пренебрегая тарелкой, он протянул свою казенного образца солдатскую кружку. Смит шлепнул на нее гигантский стейк, прикрывший не только чашку, но и всю ладонь, запястье и часть предплечья.

— Ешь, — сказал Смит.

— Боже праведный, мать твою, — сказал его помощник благоговейно.

Теперь, когда его пассажиры и помощник были накормлены, Смит разжег костер из плавника, валявшегося на берегу. Потом наполнил и себе тарелку.

Темень в каньоне сгущалась, обволакивая их, и все повернулись к огню. Голубые и зеленые язычки пламени лизали и обволакивали речной плавник — рельефные коряги желтой сосны из горной страны в сотне миль отсюда, можжевельник, пиния, тополь, отполированные до блеска щепки багряника, ясеня, каркаса. Глядя вверх за улетающими искрами, они увидели звезды, зажигающиеся с поразительной последовательностью — изумруды, сапфиры, рубины, бриллианты были рассыпаны по небу загадочными, беспорядочными скоплениями. А там, вдали, за пределами всех этих несущихся вскачь галактик, или быть может, слишком вездесущий, чтобы быть видимым, таился Бог. Газообразное позвоночное.

Ужин окончен, Смит принес свои музыкальные инструменты и сыграл для собравшейся компании. Он играл на своей гармонике, — той, которую необразованная публика называет «губной гармошкой», — на своем варгане, называемом также «губной арфой», и на своем казу — духовом музыкальном инструменте, мало, к сожалению, добавившем к музыкальному обогащению каждого.

Смит и доктор передавали по кругу огненную воду. Абцуг, обычно не употреблявшая спиртного, открыла свою сумочку с медикаментами, сняла трубочку с «Тампакса», достала немного травки и скрутила себе вторую маленькую коричневую сигаретку, плотно завертев ее с одного конца. Она раскурила ее и передала по кругу, но никто не хотел разделить с нею это удовольствие кроме сурового Хейдьюка с его воспоминаниями.

— Наркореволюция окончена? — спросила она.

— Полностью, — сказал Док. — В конце концов, марихуана всегда была не более, чем активное плацебо.

— Что за ерунда.

— Соска-пустышка для детей, страдающих коликами.

— Что за вздор!

Беседа не клеилась. Две молодые женщины из Сан-Диего (пригород Тихуаны) запели песню «Мертвый скунс посреди дороги».

Развлекаться больше не хотелось. Усталость сковала тяжестью конечности и веки. Как они пришли, так и расстались, — сначала Абцуг, затем две женщины из Сан-Диего. Сначала женщины. Не потому, что они слабый пол — вовсе они не слабы, — но оттого, что у них оставалось больше здравого смысла. Мужчины на природе считают себя обязанными допиться до омерзения, бесконечно бормочут нечто невразумительное, бурчат, шатаясь, как в тумане, падают в конце концов на четвереньки, блюют в невинный песок, оскверняя божественную землю. Мужественная традиция.

Трое мужчин сгрудились поближе к угасающему костру. Холодная ночь заползала им за ворот. Они пустили по кругу бутылку Смита. Потом Дока. Смит, Хейдьюк, Сарвис. Капитан, бездельник, лекарь. Три колдуна в весьма затруднительном состоянии. Какая-то тайная, хитрая близость сплотила их.

— Вы знаете, джентльмены, — сказал доктор. — Вы знаете, что, по-моему, мы должны сделать …

Хейдьюк только что жаловался на новые ЛЭП, которые он видел в пустыне накануне. Смит все стонал по поводу этой плотины, что закупорила Глен Каньон, сердце его реки, реки его сердца.

— Вы знаете, что мы должны сделать, — повторил доктор. — Мы должны взорвать эту плотину ко всем чертям. (Непристойный язык Хейдьюка несколько развязал его собственный).

— Как? — спросил Хейдьюк.

— Это ж незаконно, — сказал Смит.

— Ты говорил, — ты молился о землетрясении.

— Да-а, так ведь никакого нет же закона против него.

— Ты молился злонамеренно.

— Эт-то верно. Я все время так молюсь.

— С целью нанесения ущерба и разрушения государственной собственности.

— Ваша правда, Док.

— Это уголовное преступление.

— Разве это не просто проступок, наказуемый по суду?

— Это преступление.

— Как? — спросил Хейдьюк.

— Что — как?

— Как мы взорвем плотину?

— Какую плотину?

— Любую плотину.

— Вот теперь ты дело говоришь, — сказал Смит. — Но прежде всех — плотину Глен Каньона. Я требую — ее первую.

— Я не знаю, — сказал доктор. — Это вы — эксперт по уничтожению.

— Могу снести мост для вас — сказал Хейдьюк, — если вы мне добудете достаточно динамита. Но насчет плотины Глен Каньона — я не знаю. Для нее нам может понадобиться атомная бомба.

— Я уже сколько времени думаю об этой плотине, — сказал Смит. — И у меня есть план. Мы достаем три огромных экскурсионных судна, несколько дельфинов и …

— Помолчи-ка, — сказал Док, поднимая свою огромную лапу. Мгновение тишины. Он оглянулся вокруг, вглядываясь в темноту за костром. — Кто знает, какие уши у этих теней.

Они оглянулись. Пламя их маленького костерка бросало неверный свет на кусты, лодку, наполовину вытащенную из воды, камни и гальку, на пульсацию реки. Все женщины уже спали, их видно не было.

— Да нет тут никого вообще, одни мы, подрывники, — сказал Смит.