Мария Мансурова - Волшебник Ришикеша

— Что ж… Счастливо, — коротко бросил Костик, поглощенный разработкой нового маршрута. Вместе с Володей он оставался в Ганготри.

Где же Голубоглазый мальчик? Анна внимательно обвела взглядом террасу, залитую утренним светом, но его не было. Витя что-то говорил, что-то ел, смотрел на кого-то… Но не на нее. Она ощущала его тревогу, смятение. И все же злилась, раздавленная нестерпимой печалью разлуки.

Автобус тронулся. Ганга, ледник, ядовито-зеленая пещера отшельника, мокрые ступеньки, лица в снегу, шишки, наполненные густой смолой, ноги, сомкнутые на его бедрах, — все позади… Дорога крутилась, спускалась в переливах слов, ничего не значащих слов. Иногда были остановки. Витя спрашивал ее: «Хочешь пить? Хочешь есть? Все нормально?» И ей тоже хотелось задать несколько вопросов: «Хочешь меня? Что значила для тебя наша ночь? Знаешь ли ты, что это Гималаи сделали с нами, потому что я попросила, помолилась… Все дороги моей жизни привели меня на тропу, где мы взялись за руки. Это самый большой подарок судьбы». Оторванная от него, разделенная с ним чужими лицами, она вновь прижимала правую ладонь к животу, борясь со сверлящей болью. Прохлада сменилась духотой, а счастье — тревогой. Автобус наполнился короткими взвизгиваниями мобильных, снова была связь, возвращение в реальность. Еще не до конца, еще два дня в Ришикеше, но уже разорван магический круг скал.

— Алик, привет!

— Не верится! Неужели я наконец могу тебе звонить! Где вы?

— Уже рядом.

— Пять км до Ришикеша, — вдруг резко вставляет Витя, сидящий впереди, обращенный в слух.

— Сейчас уже приедем. Как Сашенька?

— Все хорошо. Послезавтра с утра заберу его. Мухтар улетает в командировку.

— Он не говорил мне…

— Голос у тебя странный. Все в порядке?

— Просто устала.

— Я так соскучился…

— Я тоже… Очень-очень.

Затылок Вити, его профиль, его плечи… Приблизиться, поцеловать. Она соскучилась. Безумно соскучилась за пятнадцать часов, проведенных в дороге. Кожа на лице чудовищно ныла, от перепада температуры она высохла, так что больно улыбнуться. Ден, подсевший к ней, не замолкал ни на секунду. А она ждала ночи. Не знала, как и где, но это должно произойти вновь. По-другому — немыслимо…

Дорога, кочки, трясет сильно. Встает — затекла поясница. Поворот, рывком ее отбрасывает на колени Фарида. Он помогает ей подняться, задерживает, разворачивая правую ладонь тыльной стороной.

— Вы же сказали, не будете мне гадать? — Но он вглядывается, ведет пальцами по линиям. Потом притягивает ее к себе и шепчет:

— Отпусти их, Аня, отпусти. — Распахивается медовый взгляд. — И его тоже. Тебе не построить, что хочешь. В дороге — твое спасение. Отпусти.

Он отпускает ее ладонь.

Ашрам Йога-Никетан показался теперь настоящим дворцом. Комната как-то изменилась, будто и она прошла через испытания. Лолы не было, хотя им уже сообщили, что все восемь человек, покинувшие раньше Ганготри, заболели. У некоторых и сейчас температура была под 40. «Святое место выплюнуло их», — вспомнила она слова Свами.

Анна вошла в ванную, где, как всегда лениво, ползали муравьи. Поток воды из душа смыл их, заставляя беспомощно дергать лапками. Она виновато пожала плечами, подставляя измученное тело мягким струям воды. Пар пополз по белым стенам, застилая маленькое зеркало. Завернувшись в полотенце, Анна провела ладонью по стеклу, желая увидеть свое отражение. До боли она стукнула ладонью по раковине. Стянутая, высохшая кожа от горячей воды лопнула, расползлась, обнажая красную поверхность, залитую сукровицей.

И был день. И была ночь… От легкости, царившей в Ганготри, не осталось и следа. Вновь душу рвало на части. Анна не знала, что больше ее тревожит — приближающееся возвращение в Москву или Витя, далекий, недосягаемый. Ночью вопреки всем ее надеждам Лола и Рома вернулись в ашрам, лишив их возможности быть вдвоем. Надежды, разбитые вдребезги, болью отдавались во всем теле. Она крутилась в цветной простыне, будто в карусели, ощущая подступающую тошноту.

— Что с тобой? — шепотом спросила Лола.

— Прости, я тебе мешаю спать. Ты-то как?

— Уже намного лучше. Видишь, даже смогла гулять.

— Здорово.

— Это из-за Вити?

В темноте, наполненной криком обезьян, приглушаемом зелеными ставнями, Анна повернулась к смуглому лицу.

— А что Витя?

— Аня, если не хочешь, можем не говорить об этом. Но такие вещи очень сложно утаить от посторонних глаз. — Анна приподнялась и со вздохом рухнула на подушку. — Между вами такое электричество носится в воздухе… И то, как вы не смотрите друг на друга…

— Да, да… Я задыхаюсь. Скорее бы утро. Ришикеш сводит меня с ума!

— Если бы дело было в Ришикеше…

Утро, утро… Желанное утро. Асаны, пранаямы… Его лицо в преддверии восхода солнца, ноздри, забитые удушливой влагой, плавные потоки воздуха, разносимые вентилятором.

Потом завтрак. Скрежет металлической посуды. Колотится сердце, барабанят пальцы по деревянному столу.

— Ты мажешь лицо пантенолом? — спрашивает Витя. «Позавчера ты у меня во рту. А сегодня это все, что можешь сказать?» Бросается в комнату, швыряет поднос с посудой, падает навзничь на кровать.

— Мы пойдем в город. Хочешь с нами? — наклоняется Лола, с тревогой вглядываясь в ее вздрагивающие веки.

— Нет, я останусь.

Лола неуверенно кивает. Можно ли ее оставлять наедине с мыслями?

Анна ждет. Хочет плакать, но не плачет. Изредка сквозь приоткрытую дверь долетает слабый теплый ветер, и она отчаянно надеется, что он придет.

Скрип, тихий стук. Срывается, вскакивает, темнеет в глазах, резко садится. Но это Ден, всего лишь Ден.

— Аня, ты пойдешь в город?

— Наверное.

— Может, пойдем вместе? Погуляем? Все-таки, можно сказать, последний день…

— Знаю, что последний…

— И…

— Ты иди. (Поворачивается к ней вопросительно, умоляюще.) Ден, что ты от меня хочешь? Ты посмотри на мое лицо — я жутко обгорела! И настроение у меня тоже ужасное! Какая тебе от меня радость?

— По-моему, ты прекрасно выглядишь! А настроение — вещь непостоянная. Ладно, буду ждать тебя внизу, во «Flowers».

— Как хочешь. Но ждать тебе придется очень долго.

Недовольные разочарованные шаги растворились на ступеньках крыльца. Анна присела на край кровати, больше она не видела смысла терзаться в духоте. Она не пойдет ни с Лолой, ни с Деном… Будет бродить в одиночестве по острой проволоке воспоминаний, по навесному мосту, где, провалившись в темноту, впервые ощутила нежность его рук. Она надела шелковые цветные брюки, черную тунику, повесила на плечо серую сумку и вышла из комнаты.