Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

— Хорошо, мама — сказал Ильмурад.

Они ехали молча. Мекоил и Зулейха сидели у окна и задумчиво смотрели в окно, за которым уличные пейзажи, мелькали как в кинохронике.

Когда они приехали в город, опять пошёл сильный снег. На улицах, кружа снежинки в подоле невидимого длинного платья, танцевала пьяная седая вдова-метель. Усилился мороз. Пройдя по снегу, который осыпал их снежинками с ног до головы, они подошли, наконец, к вокзалу и вошли в него. Там было многолюдно и шумно как на базаре. Многие люди сидели в ожидании поезда, некоторые читали газеты, разговаривали, а некоторые спали, сидя или полулёжа на скамейках. Из репродуктора звучал голос женщины, которая объявляла, какой поезд когда и с какого пути прибудет и отбудет. Иногда она вызывала пассажиров, прося подойти к справочному бюро, так как их кто-то там ждет. Шли попрошайки с жестяными банками, от которых исходил дым исырыка. Подходя к людям, они овеивали их дымом и кричали: «Алос — алос! Инс — жинслардан халос!», как бы отгоняя от них чудотворным дымом злых духов. И просили милостыню. Взяв деньги, они продолжали кричать и дымить. Фарида с детьми заняли свободные места. Поскольку в здании вокзала было не так холодно, как на улице, Мекоил и Зулейха быстро согрелись и начали веселиться и смеяться, играя в прятки и гоняясь друг за другом.

— Эй, Мекоил, сыночек, не уходите далеко. Здесь есть плохие люди, которые крадут детей. Они поймают вас и, положив в мешок, унесут — сказала Фарида негромким голосом, опасаясь, как бы её дети не убежали далеко и не пропали.

Ильмурад пошел к кассе, купил билеты до Язявана и, вернувшись, устроился среди чемоданов и сумок с вещами. Фарида сидела, не сводя глаз с детей своих, которые играли, бегая туда-сюда. Так они терпеливо ждали прибытия поезда.

Тут возле них появился мужик лет сорока пяти, среднего роста, худощавого телосложения, седой и косоглазый.

— Это место свободно? — спросил он, глядя на Фариду своими косыми глазами, но обращаясь к Ильмураду.

— Да, пожалуйста, садитесь — сказал Илмурад, указывая на свободное место.

— Спасибо, укажон — сказал Косой и сел на сидение.

Через несколько минут он заговорил:

— Вы тоже едете в Язявон? — спросил он вежливо.

— Да — ответил Ильмурад.

Косой оказался очень общительным типом. Он сразу предложил Ильмураду познакомиться.

— Давайте знакомиться, мое имя Запарамин. Я живу в ширкате «Истиклол» Комсомолобадского района, работаю заправщиком тракторов — сказал он, протягивая руку к Ильмураду.

— Меня зовут Ильмурад, это моя мама. Это мои братишка и сестричка — сказал Ильмурад пожимая руку заправщика Запарамина.

— Очень приятно с вами познакомится — сказал, улыбаясь, косой Запарамин.

— Я еду из своего родного кишлака Етимкелди, обратно в Комсомолабад. Я часто езжу в кишлак, чтобы посетить могилу своей жены. Бедная моя Адрасчит, рано ушла из жизни — сказал и сгрустел Запарамин.

— Ие, худо рахмат килсин — сказал Ильмурад проведя ладонями рук по лицу, выражая своё соболезнование и спросил скорбным голосом:

— Простите, Запарамин амаки, чем Ваша жена болела?

— Она не болела, нет, она была совершенно здорова, перед тем умерла. Она, знаете ли, повесилась. Вот тогда я узнал, что когда человек умирает, его тело, оказывается, сильно удлиняется. Я не поверил своим глазам, увидев жену, висевшую на аркане, прикрепленном к балке коровника, еле касаясь ногами пола. Я сперва подумал, что это не моя Адрасчит, а соседка Копайсин, ну, это, жена тракториста Абдурахмана. Но подойдя поближе, я испугался, опознав свою жену, которая была низкорослая и смуглая. Она не была душевнобольной. Поэтому её самоубийство показалось мне странным и непонятным. Я тоже был вроде нормальным человеком. Ходил иногда в мечеть и молился богу пять раз в день. Правда, иногда, когда путал меня шайтан, я срывался с цепи и начинал выпивать, не просыхая неделями. Когда я выпивал, я превращался в зверя, словно оборотень, и устраивал дебош на улице, ругая, на чем свет стоит, ни в чем не повинных прохожих. Раздевшись, ходил в одних трусах, и, выбрасывая одежду в арык, топил её с помощью длинного шеста. Залезал на столбы. Придя домой, я начинал командовать, приказывая жене Адрасчит и детям, чтобы они построились и стояли смирно. И заставлял их ходить строевым шагом по нашему двору. Однажды имам мечети нашей махалли Елимжан домля отвел меня в сторону, держа меня кончиками пальцев за рукав рубахи, как будто опасаясь заразиться от меня инфекцией, и сказал.

— Что это Вы, Запарамин, то приходите в мечеть, надев чапан флейтиста и с тасбехом (с чётками) в руках, в тюбитейке, а на следующий день пьёте водку и устраиваете дебош, ругая всех подряд на улице. Иной раз Вы приходили в мечеть подвыпившим и, качаясь на молельном паласе, валили молящихся людей! У вас с головой всё в порядке?! Или Вы издеваетесь над нами? Побойтесь Бога, наконец! — сказал он.

После этого я стал ходить в другую мечеть.

Однажды после вечерней молитвы прихожу домой — дверь не открывается. Я начал бить ногой в дверь: «Открой, кричу, чего ты закрылась, Адрасчит?! Открой стерва!» «Сейчас, дадаси, говорит жена, когда Вы ушли, мне было страшно, и я закрыла дверь на замок. Теперь не могу найти ключа. Наш сын играл с ключом, и, наверное, потерял его». В этот момент мне в голову пришла мысль, что в доме находится её любовник, и сейчас он улизнет через окно с другой стороны дома. Я ветром выбежал на улицу. Гляжу — окно зарешёчено. Потом быстро побежал обратно в дом. Смотрю — дверь еще не открыта.

— Вот нашла ключ! Сейчас открою! — сказала Адрасчит.

Она открыла дверь, и я ворвался в комнату словно вихр. Я быстро проверил шкаф и другие места. Потом начал колотить жену. Бедная, так умоляла меня тогда, так умоляла, чтобы я не бил её и что она даже в мыслях своих не изменяет мне. Дети мои плакали, обнимая мои ноги и умоляя меня не бить маму. А я был и есть ревнивый человек, да еще к тому же нервный. Бил жену, пока не устал. После этого я не мог спокойно находиться в мечете. Как начинаю молиться, так сразу шайтан начинает путать меня, внушая мне подозрение в том, что пока я сижу в мечете и молюсь, жена моя занимается дома с кем-то чем-то нехорошим, и не закончив молитву, я бегу домой. Прихожу — жена стоит на углу и молится. Ну, думаю, слава Богу. Но тут начинают грызть мое сердце бульдоги-сомнения. И я перестал молиться, и снова спился. А моя бедная Адрасчит повесилась — сказал Запарамин заправщик и умолк.

— Нда-а-а, теперь, когда Вы посещаете её могилу, плачете, прося у неё прощения, наверное? — осторожно спросил Ильмурад.

— Да нет. Сидя на коленях у её могилы я говорю её, мол, не занимается ли она сомнительными делами с усопшими, которые находятся в соседних могилах — сказал Заправщик Запарамин.