Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

— Не плачьте, ападжан! Вот увидите, пройдет время, и он вернется к Вам и, целуя Вам ноги, будет просить прощения!.. Постойте, постойте… А что, если это клевета?! Вы же лично не застали его в постели с этой, так называемой любовницей?! Клевета это такая штука… А вы читали роман нашего узбекского писателья Абдуллы Кадири «Минувшие дни»? — поинтересовалась Фатила.

— Дык какая я узбечка, ежели не читала романа такого писателя как Абдулла Кадири. Конечно, читала — сказала Фарида, вытирая слезы краем платка.

— Так, вот, как Вы помните, в том романе есть такие трагические сцены, где проклятый Хамидбай написал письмо Атабеку от имени Кумуш, в котором оклеветал обоих, но всё же временно смог разлучить возлюбленных. Но первая жена Зайнаб, которую не любил Атабек, из чувства ревности всё же отравляет её сильнодействующим ядом, и беременная красавица Кумуш умирает на руках у Атабека, харкая кровью и прося у него прощения. Написав этот эпизод, писатель тоже заплакал. Его сын Хабибулла сообщает своей маме, что его отец, то есть писатель Абдулла Кадири, плачет. Испуганная жена писателя Абдуллы Кадири, заявила, мол, твой отец, наверное, сошел с ума от напряженного труда над своим романом! С этими словами она зашла в кабинет мужа и увидела, что Абдулла Кадири действительно плачет.

— Что с Вами, дадаси, почему Вы плачете?! Не пугайте нас! — сказала она, плача. Абдулла Кадири поднял голову и со слезами на глазах сказал:

— Кумуш умерла…

Какая Кумуш?! — удивилась жена писателя.

— Главная героиня моего романа…

— Товба! — удивилась жена Абдуллы Кадири и присела на табуретку от бессилия.

Так что не плачьте, ападжан, не стоит напрасно лить слезы! Мой вам совет: Вы должны поехать к нему и проверить, действительно ли Ваш муж изменял Вам. Сначала поговорите с ним один на один, а потом делайте соответствующие выводы — сказала художница Фатила, обнимая Фариду.

— Да? Вы так думаете?! — сказала Фарида.

— Ну, конечно! Вот увидите, всё будет хорошо, Фарида Гуппичопоновна! Конечно, для этого Вам надо иметь при себе деньги на дорожные расходы, но если будете работать в поле или, скажем, в правлении совхоза, регулярно получая зарплату, то, я думаю, месяца за три Вам вполне удастся собирать деньги. Поедете в Россию, и дети Ваши будут очень рады — сказала Фатила.

— Да, Вы правы, Фатила! Какая Вы умница! И как я раньше не подумала об этом?… Ещё у меня есть его адрес. Я должно было писать ему письмо. А, может, на самом деле это дело рук какого-то клеветника, который ненавидел моего Гурракалона — сказала Фарида и поблагодарила Фатилу за хороший совет.

Немного подумав, он снова спросила:

— А у вас есть тот роман Абдуллы Кадири? Если есть, не дадите мне почитать?

— Есть! Я могу даже его подарить Вам, Фарида Гуппичопоновна! Я чую душу человека с полуслова и с первого взгляда, когда разговариваю с ним или с ней! То есть я знаю, что Вы — хорошая женщина с чистой душой! Вы достойны такого подарка, апа! — сказала Фатила.

— Ну, спасибо Вам большое, Фатилочка! — поблагодарила Фарида, улыбаясь сквозь слезы.

— Ну вот, Фарида Гуппичопоновна. А Вы плачете и напрасно казните себя! — сказала Фатила, тоже улыбаясь.

Потом они присели на траву, прислонившись друг к другу, словно школьные подруги, и их взоры устремились на ивы и песчаные дюны с их неизменными саксаулами.

— Теперь нас трое. Вы, я и степь. Наша подруга — степь молчаливая — сказала Фатила.

— Да — улыбнулась в ответ Фарида.

Фарида начала работать поваром на хлопковых полях Комсомолабадских степей, где с утра до вечера трудились хлопкоробы. Каждый день, отправив Мекоила в школу и Зулейху в детский сад, она спешила на поле, где готовила блюдо в большом казане, ставя его в большую земляную печку. Разводила огонь, используя сухие стебли хлопчатника, гузопаю, закладывала поленья и поддерживала огонь, время от времени подбрасывая заготовленные дрова. В обеденное время Фарида ударяла большим ржавым гаечным ключом о лемех плуга, подвешенный на тутовое дерево, созывая всех на обед. Звук металла разносился над просторами Комсомолабадских степей словно огромная птица, вырвавшаяся из клетки, и напоминал звучание церковного колокола. Услышав знакомый звон металла, труженики хлопковых полей, работавшие при тридцатиградусной жаре, приостанавливали работу и спешили на полевой стан, чтобы пообедать и немножко передохнуть в тени высоких тополей, растущих вокруг полевого стана.

В тот день, как всегда, Фарида приготовила обед и присела отдохнуть в ожидании тружеников полей. За песчаными дюнами на берегу реки, заросшим юлгунами, пела кукушка, где-то вдалеке на краю поля печально стонали удоды, напоминая Фариде те прекрасные дни, когда она счастлива жила с Гурракалоном. Её по-прежнему безжалостно мучила невыносимая тоска по нему. Она думала о далеком Таппикасоде, где прошли её самые незабываемые дни. Думала о лунных берегах реки Тельбадайро, о Далаказана, который не смотря на свою бедноту, жил давольным, танцуя иногда со своей шкаф — квартирой на спине, радостно крича под проливными дождями: — Жить жииить — житталалалу — лалула! Думала о рисовых полях, о тропинках, о страстных поцелуев, о мотыльках, которые безмолвно врашались вокруг горящего фонаря. Правильно гласит русская поговорка о том, что время лечит. Шло время, и Фарида, сама того не замечая, мысленно стала уступать, то есть теперь она готова была простить Гурракалона и была уже не против того, чтобы сново воссоединиться с ним и жить счастливо, как раньше. Её не покидала надежда, что Гурракалон когда-нибудь вернется к ней. Тем более подруга Фариды, художница Фатила, подбадривала ее, говорила «если мужчина плюнет, его плевок полетит на улицу, а плевок женщины прилетит обратно в дом, в семью». Она имела в виду, что измена мужчины не очень сильно осуждается людьми. Но женская измена — это несмываемый позор.

За это время Фарида, заработала достаточно денег на дорогу, но не могла поехать в Россию, так как она не знала русского языка.

А время летело неумолимо, оставляя за собой только сладкое воспоминание, и остановить его мог только Бог. Иногда Фарида ходила на берег, чтобы собрать хворосту и дров для очага. Там она лежа на траве среди юлгуновых зарослей, долго и тихо плакала. У неё был огромный запас слез, который, словно родник, не иссякал с момента её рождения до сегодняшних дней. Она никому не показывала слезы, кроме Фатилы, которая писала картины с застывшими волнами песчаного моря среди степных дюн с саксаулами, которым зацепился невидимый нежный подол платья степного ветра. Она изображала на полотне закаты и рассветы, запечатлевала ящериц, бегающих на маленьких ножках, поднимая хвост крючком вверх, чтобы не обжечь на горячем песке своё мягкое беленькое брюхо. Изображала гордыню варана в тигровой шкуре без шерсти, который стоял на песке, высунув раздвоенный язык, словно маленький динозавр, пугающий своих противников своим виляющим могучим хвостом.