Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

От этих слов Буджуркардона у Поэта Подсудимова окосели глаза. Он был в шоке.

Поэт Подсудимов проснулся на рассвете и сидел тихо в дупле, прислушиваясь к пению дикой перепелки, которое доносилось с клеверного поля. Воздух был прохладным и чистым. Голоса дикой перепелки «Вывык! Вывык! Бытбылдык! Бытбылдык!» звучали громко, и утренняя тишина вторила им эхом. Хорошо, когда человек проснется на рассвете, а вокруг прохладно тихо и спокойно. Эта первобытность успокаивает нервы человека, перенапряженные от мирской суеты забот и хлопот. Предрассветная тишина лечит душу, словно бальзам от нервных недугов, как рукой, снимая стресс. Каждый раз, когда постепенно начинает рассветать, душа Поэта Подсудимова наполняется божественным неземным светом, радостным пением утренних птиц. Когда птички запоют, ему кажется, что окрестность превращается в огромный концертный зал, и голоса птиц напоминают Поэту Подсудимову пение симфонической капеллы, выступающей в зале Академического Театра драмы и комедии. Утро — это огромные чистые младенческие глаза жизни, и нет ничего прекраснее, чем сидеть и тихо глядеть в эти глаза, дыша свежим кристально чистым утренним воздухом. Поэту Подсудимову жалко некоторых людей, которые спят громко храпя в своих лачугах или в роскошных особняках в такой блаженной предрассветной тишине. Бедные, даже не в силах осознать о том, какие чудные и прекрасные моменты своей жизни они упускают безвозвратно. С этими мыслями Поэт Подсудимов долго сидел у открытого проема дупла, следя за медленным исчезновением мрака и появлением света на горизонте. Он радовался тому, что в этом пейзаже отсутствовал человек. По его мнению, человек портит всё, размышлял он.

Между тем, небо над горизонтом медленно стало принимать вид порванной нежной шелковой женской ночной сорочки лилового цвета. Утренняя прохлада еще дорога тем, что в этих краях в засушливые дни знойного лета с утра поднимется высокая температура воздуха, а к обеду уже невозможно ходить по полям под палящим солнцем, тем более работать. В такую экваториальную жару человек просто задыхается и даже может умереть от солнечного удара. Если не верите, то, пожалуйста, никто вас не заставляет верить. Можете спокойно приехать в Яккатут знойным летом и самим убедится в этом, попробовав походить при сорока пяти, пятидесятиградусной жаре, да еще поработать почти бесплатно на открытых пространствах хлопковых полей как наш народ. Кроме того, сильная жара вызывает страшные грозы, когда внезапные тучи покрывают небо и вокруг темнеет. Гром гремит так сильно, что человеку невольно думается, не взрываются ли в небе атомные бомбы с ядерными боеголовками, выпускаемые с бомбардировщиков дальнего базирования. А молнии тоже пугают людей своим кошмарным сверканием, будто вот-вот ударит тебя шаровая молния, и ты ослепнешь.

В этом году в Яккатут пришло довольно засушливое лето с небывалой жарой. Поэтому такой прохладный тихий рассвет стимулирует южанина.

Как только Поэт Подсудимов собрался написать очередную хокку о тихом рассвете, в дупле проснулась его жена Сарвигульнаргис-ханум, а потом трудновоспитуемые дети-тройняшки Маторкардон, Чотиркардон и Буджуркардон. Маторкардон после омовения взял свой джайнамаз (молельную скатерть) и, озвучив громко азан, начал читать намаз, стоя на балконе дупла тутового дерева. А Чотиркардон принялся зубрить псалмы от Матфея, молясь своему Богу Исусу Христу и, усердно крестился, находясь на чердаке внутри дупла, где на стене висела икона с изображением младенца Иисуса Христа и Девы Марии. Буджуркардон взял свой барабан и начал стучать, напевая песню про Ленин-бабая. Дребезжащим звукам барабана вторили утренние поля, а издалека, со стороны села, как бы аккомпанируя, стал доноситься гусиный звук пионерского горна. Чтобы заглушить головную боль, Поэт Подсудимов, похмелился, выпив сто грамм саке из консервной банки и, закусив свиным салом, которое оставил Гуддаводжидходжа, прошлый раз, по пьянке забыв унести его собой. После того, как Поэт Подсудимов выпил залпом стопку саке, ему сразу стало хорошо. Сарвигульнаргись готовила чай на костре, напевая арию из оперы «Тахир и Зухра», «Отмагай тонг».

В это время низко пролетел аист с длинной кривой шеей, с длинными красными ножками и острым клювом такого же цвета. Когда аист пролетал мимо, Поэт Подсудимов слышал звук взмаха его крыльев и увидел его отражение в зеркальных водах шолипои. Сделав круг над шолипоёй, аист, приземлился и, чувствуя безнаказанность, вёл себя нагло, словно находился в огороде своей бабушки. Он беззаботно начал шагать по шолипоям в поисках вкусных лягушек на завтрак.

На прошлой неделе, когда приехал Гуддаводжитходжа, он сказал что если бы ни закон охраны природы, то он давно бы поймал этих аистов, нанизал бы их на шампуры и сделал бы из них шашлык. К великому сожалению Гуддаводжитходжы, трогать этих аистов было нельзя. Их длинные ноги были окольцованы. Когда окольцованные аисты кружатся над тутовым деревом и приземляются в шолипаю, Поэт Подсудимов всячески старается не шуметь, чтобы не вспугнуть их и, как всегда, сделал замечание Буджуркардону, чтобы он перестал играть на своем дурацком барабане, когда аисты летают над тутовым деревом. Поэту Подсудимову нравилось наблюдать за движениями этих птиц, которые ходили по шолипаи словно на ходулях, тихонько охотясь на лягушек. Но лягушки тоже удивляют своим количеством, которое не уменьшается. Они не исчезают как редкие журавли-стерхи, несмотря на беспощадное истребление браконьерами. Наоборот их количество увеличивается день ото дня. Но одно плохо. При охоте за лягушками в шолипае белоснежные перья аистов пачкаются. Ну, что поделаешь, ежели у них такой метод охоты? Поди объясни им! Они просто не умеют охотиться по-другому. Но все же присутствие аистов в этом прекрасном пейзаже радуют не только глаза главного героя нашего романа, но и душу тоже…

«Ой, сморите! Кажется, аист поймал лягушку на завтрак! Да вон он улетел, держа в остром красном клюве бедную тварь. Ну, что же, как говорится приятного аппетита!» — подумал Поэт Подсудимов, улыбаясь вслед птице с длинными ногами и длинной шеей.

Сарвигульнаргис позвала всех на завтрак. Поэт Подсудимов умылся у арыка, вытерся полотенцем и, зайдя в дупло, сел за стол, который сам когда-то смастерил из брёвен. Сарвигульнаргис и дети уже заняли свои места. Буджуркардон протянул руку, желая взять кусок хлеба, но его упрекнул Чотиркардон, который сказал, что перед тем как начинать завтракать, надо помолиться, благадаря Бога Иисуса Христа, за то, что Он не оставил семью голодной.

— Ты, антихрист проклятый, хоть бы спасибо сказал Богу Всевышнему за то, что Он не оставляет даже такого безбожника, как ты, без еды и без питья — сказал Чотиркардон. Маторкардон, произнеся фразу «Бисмила» начал завтракать молча, иногда бросая враждебный взгляд на Буджуркардона и Чотиркардона.