Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

Она так горько, долго плакала, что даже лицо и веки её опухли от напряжения. За всё время пребывания в больнице, пока она не выписалась, её непутевый муж Худьерди ни разу не появился, даже за окном палаты.

Поэт Подсудимов живет словно дятел на краю хлопкового поля в огромном дупле тутового дерево. Поскольку это тутовое дерево растет вертикально, то спит поэт в дупле стоя. Его самодельная кровать стоит вертикально, словно кресло астронавтов. Иногда Поэт Подсудимов чувствует себя космонавтом, который полулежит внутри космического корабля перед отлетом в космические просторы с космодрома «Таппикасод». На потолке дупла висит старая керосиновая лампа, которая светит в летнее время по ночам, и вокруг неё вращаются мотыльки и майские жуки, придавая дуплу романтический вид. Поэта Подсудимого привела в это дупло не нужда житейская, а искусство. То есть поэзия. Он нуждался в спокойствии и арктической тишине, чтобы писать печальные японские трехстишья хокку, глядя на ночное небо через щели дупла на звезды, на луну, прислушиваясь к безмолвию хлопковых полей и освещённых луной берегов. Он был доволен тем, что влезает в это дупло и пока не думал о реконструкции своего жилища, то есть о расширении жилой площади. Хотя в дупле ему было тесновато, но это ни чуть не смущало Поэта Подсудимого, так как самое главное для него были покой и творческая свобода. Правда, жена его Ульпатой ушла от него из этой тесноты и сейчас жила в городе со своим новым спутником жизни. Ну что из этого? Небо то не свалилось на землю после её ухода. Наоборот, Поэт Подсудимов избавился от лишних забот-хлопот, которые мешали его творчеству. Что поделаешь, ежели женщина не понимает поэта.

Однажды зимой, сидя в дупле закопавшись в клеверное сено, Поэт Подсудимов увидел через узкие щели дупла падающий снег и обрадовался как маленький.

— Смотри, Ульпатой, как красиво падает снег, тихо и медленно покрывая опустевшие хлопковые поля! — сказал он, восхищаясь ночным снежным пейзажем.

А Ульпатой, его бывшая жена, даже толком не прореагировала на это, не проявила к снежному пейзажу никакого интереса. Наоборот, она сказала, чего, мол, тут хорошего? Ну, грит, падает снег. Что тут удивительного? Этот снег, грит, — романтика только для аристократов. А для бедных людей этот снег может оказаться белым саваном. Я боюсь, что завтра начнутся небывалые холода, и мы с тобой можем замерзнуть в этом дупле, будем лежать до весны неподвижно словно мумии забальзамированных вождей в древнем пантеоне. Вот на каком уровне сознание и мировоззрение наших женщин, думал поэт. Его милая супруга не может даже правильно произнести слово «хайку». Все нормальные мужчины, говорит она, оставив своих жен, поехали на заработки в соседние страны, а ты, грит, сидишь тут в тесном дупле и пишешь никому не нужные хоккеи… Необразованная дура, несчастная женщина. Но мир не оскудел умными женщинами, которые всю жизнь мечтают быть женой или любовницей настоящего поэта. Поэт Подсудимов точно знает, что его бывшая жена Ульпатой скоро пожалеет, что бросив его, вышла замуж сторожа краеведческого музея. Через пару лет Поэт Подсудимов прославится на вес мир своими книгами бестселлерами и станет самым знаменитым поэтом планеты. Тогда Ульпатой, бросив своего сторожа краеведческого музея, прибежит к нему. Но, к её сожалению, она не найдет Поэта Подсудимого в этих краях. Потому что к тому времени он переберётся во Францию и начнёт жить в роскошном дупле огромного каштана, которое растет в аллеях Парижа близ Эйфелевой башни. Ну, а пока он поживет здесь и не намерен жаловаться. Потому что самые хорошие произведения поэты и писатели пишут в трудные времена, когда им грозит нищета, голод, изгнание и одиночество.

С такими мыслями Поэт Подсудимов налил в консервную банку сакэ, который он сам приготовил из риса, и выпил. Потом продолжил писать хокку.

Весной и летом в этом дупле жилось легче, чем зимой в лютых холодах. Но у летних сезонов тоже есть свои проблемы. Весной в дождливую погоду на проселочных дорогах и на скользких тропинках передвигаться очень трудно. Тем не менее Поэта Подсудимого манили весенние ивы, которые распускали свои почки на берегу в мелколесьях, где росли маслины, дикие тополя и ивы, задумчиво глядя на свои тени, отражающиеся в проталинах. Летом он сидел в дупле, любуясь через щели огромным ободом медленно поднимающейся луны, прислушиваясь к пению сверчков и внимая далекому усталому лаю собак. Но летние зори ничем нельзя было сравнить. Особенно в тихом полумраке, когда ещё воздух прохладный, в стороне клеверного поля поёт дикая перепелка издавая звуки «Вывык! Вывык! Так-талак! Так-талак!». В такие моменты у Поэта Подсудимова в глубине души пробуждалось божественное вдохновение, и он записывал сразу несколько трёхстиший хокку, повествующих об одиночестве. Днем бывает жарко, а к вечеру усиливается духота, и Поэт Подсудимов выходит из дупла. Там комары, которые роями окружают человека в надежде полакомится его кровью, надрывно распевая свои песни, похожие на жуткий плач зыбучих песков. В такие моментах Поэт Подсудимов, отбиваясь от крылатых кровососов, жёг кизяки, которые он собирал на лужайке и с помощью едкого дыма прогонял рой надоедливых комаров. Правда, зимой кровожадные комары исчезали вместе с грязью, и Поэт Подсудимый имел возможность ходить по чистому снегу как северный пастух-оленевод, который гоняет стадо северных оленей по просторам тундры. Но лютые холода, проникая через рукава его рваного ватного чапана пробирали его до костей, и ему приходилось целыми днями сидеть в дупле тутового дерево, укрываясь сеном. В пургу голые ветки тутового дерева, похожие на согнутые сабли, выли словно стая голодных волков вдалеке. При сильном штормовом ветре дерево, в дупле которого сидел главный герой нашего романа Поэт Подсудимов, качалось словно шаткая башня и он молился Богу, чтобы его жилище не снесло штормовым ветром. В такие моменты из-за сильного снегопада хлопковые поля исчезали в вихрях снежных хлопьев. Когда утихал снежный буран, берега обледенелой реки со среднеазиатскими лесами и хлопковыми полями, похожими на огромный белый рояль, заснеженные поля и берега превращались в музыку, в белую симфонию, которую Поэт Подсудимов слушал словно это было музыкальное произведение Фредерика Шопена, похожее на невидимую широкую реку, где на волнах под яркой луной плыла по течению душа. В бабье лето и в осени жизнь в дупле была гораздо спокойнее. Но поздней осенью снова начинался сезон холодных дождей. Поэт Подсудимов, услышав печальные крики журавлей, которые пролетали в небе, смотрел на них, высунув голову из проема дупла и прощался, махая им своей поношенной тюбетейкой. Он провожал взглядом уходящих журавлей, пока они не растворялись в серых небосклонах, и пока не утихали их крики, пропадая за дождливым горизонтом. Потом, стерев горькие слезы с глаз, Поэт Подсудимов начинал писать грустные хокку. Он безмолвно плакал, а бумага наоборот, начинала смеяться, издавая звуки похожие смех, «крак — крак, крак — крак», когда карандаш щекотал её бок своим острым кончиком. Бумага, которая когда-то была могучим деревом в далекой тайге, принимала острый кончик карандаша за клюв дятла. Дятел, который долбил своим твёрдым клювом кору в поисках насекомых. Бумаге было смешно, что дятел, как требовательный доктор, до сих пор не оставлял кору в покое, желая исцелить её недуг, думая что она, бледная, безнадежно больна, то есть страдает анемией. По крайней мере, Поэту Подсудимову так казалось. Тутовое дерево напоминало ему мать, в утробе которой он находился девять месяцев, прежде чем появиться на свет. Мать Поэта Подсудимова тоже была похожа на тутовое дерево, особенно её морщинистое лицо и грубые руки, костлявые пальцы похожие на бамбук. Её звали Купайсин. Два раза в неделю она навещала его, принося ему еду. Придет она, постучит по стволу дерева, и из дупла выходит его сын Поэт Подсудимов. Он садится рядом с мамой и ест еду, которая она принесла. Пока он ест Купайсин тихо плачет, задумчиво глядя на своего сына, поглаживая его длинные волосы, похожие на лохмы дикого человека, и причитает с горечью.