Виталий Павлов - День чудес

Директор был полной противоположностью Евдокимычу.

Во-первых, непьющий. Во-вторых, на репетиции никогда не ходил. В-третьих, никогда ничего не просил спеть. Фамилия его была Горохов.

Стригся он под бокс.

Называли мы его официально: «Товарищ Горохов», а между собой довольно длинно: «Директором зеленого гороха товарищем Театровым». Перед тем, как что-то сказать, он все время как бы сплевывал — говорил «тьфу-тьфу».

Может быть, он боялся дурного глаза? И таким образом оберегал себя и все свои дела?

— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

Этим летом я впервые понял, что значит быть звездой эстрады, пусть даже в масштабе нашего города. Нас ждали у выхода с площадки, у ворот. Дома телефон не умолкал ни днем, ни ночью. Камешки звякали в оконное стекло, когда отключался телефон. И влюбляться было совсем не обязательно.

А хотелось…

Периодически нас всех вызывали на ковер в кабинет директора.

— Значить, тьфу-тьфу, вам говоришь, а вам как об стенку горохом? Я же просил, тьфу-тьфу, без ваших, обезьяних песен, тьфу-тьфу!!! А вы?!

А мы каялись и продолжали играть.

Я давно знал, что должно что-то произойти. Знал еще в тот день, когда Генка предложил всем сфотографироваться на площадке. Привели фотографа. Мы начали играть. Я сразу понял, что фотограф свое дело знает, что теперь до этого дня недолго уже.

Не люблю фотографий.

Армен и Маэстро заявили, что они уходят. Вот так ни с того ни с сего. С бухты-барахты. Как грома среди ясного неба. Просто так. Сказали, что уходят в филармонию и забирают свои ящики. Кто хочет, может пойти с ними. Кто хочет?

Кырла не хочет, он будущий врач, а сейчас студент.

Юрчик хочет, но может это сделать только через два года, а сейчас он уходит в армию.

Генка молчит, он даже разговаривать не хочет.

Шеф? Шеф хочет, он тоже давно мечтал.

А я?

Каждый день мы втроем приходили в Летний; театр, устраивались в холле и смотрели сквозь мутные стекла на прохожих, шлёпающих по лужам. Где-то рядом бродил духовой оркестр. Кожа на барабане отсырела от дождя, и удары звучали глухо и вязко, как будто что-то падало в жидкую грязь. Он бродил, этот промокший оркестр, кругами у моей улицы, ожидая зова. Но я молчал.

Потом появился Илюша.

Неожиданно. Как манна небесная, как чертик из коробочки. Он стоял по ту сторону окна нашего холла.

В коричневой мутоновой шапке. Я помнил его в этой шапке еще по школе.

Здесь не требуются музыканты? Ударник или пианист…

Конечно, требуются! Мы ведь давали объявление во все газеты… Только играть не на чем.

— Все свое ношу с собой! — сказал Илюша и показал сверкающую ударную установку и голосовую аппаратуру.

Мы настраивали инструменты.

— Соль чуть выше… А ре опусти. Проверь по ладам! А теперь все вместе первый аккорд!

До мажор.

Он заглушил плюханье барабана духового оркестра.

Наступила зима. Мы репетировали, а в остальное время выпиливали колонки, оклеивали дерматином. Я теперь не только пел, но и играл на бас-гитаре. Музыка согревала зимой в Летнем театре.

Приближалась весна.

Была суббота — день свадеб. Мы грузили аппаратуру. Не было только Кырлы. Он ждал нас. В тот вечер мы должны были играть на его свадьбе. Невеста тоже была студенткой. Мы ее никогда не видели. В тот вечер Кырла был далеко от нас. Только иногда он подходил к нам, брал гитару и пел почти как бородатый грек:

«Ты моя единственная…»

И еще: «Прощай, любовь, прощай…»

Я вспомнил Люду. Не знаю почему.

Потом гости разошлись. Кырлу с женой увезли на машине, а мы остались собирать аппаратуру. Вошел шофер, который должен был отвезти нас в парк.

— Ну как, хорошо заработали?

Мы молча выносили колонки.

— А тепло уже, весна, наверное…

Мы возвращались из парка всегда одной дорогой.

Расставались в точке, откуда всем было добираться примерно одинаково.

— Надо что-то делать, — сказал Илюша. — Нечего штаны просиживать в клубе! Чтобы мы зазвучали, прежде всего надо приобрести приличную аппаратуру. Правда, сначала мы должны убрать с наших глаз эти руины. Согласны?

Мы были согласны.

— На нас же смотрит весь город? — Илюша ходил по сцене, как полководец перед войском.

Войско подавленно молчало.

— Значит так, завтра…

На следующий день к нам в зал, испуганно озираясь, вошли двое.

— Вот, познакомьтесь, — сказал Илик, — будущие звезды рок-музыки. — Ребята покрылись красными пятнами.

— Но понятно, что на простом и надежном в употреблении «Электроне-10», который есть в магазинах, ничего хард-рокового не сыграешь! Мы поможем молодым дарованиям! Вот то, что вам надо! — Илюша показал на колонку. — Включи прожектора, — шепнул он мне, и я бросился исполнять приказание.

В свете прожекторов и рампы колонка загорелась мелкими искорками. Делала свое дело парчовая ткань, которую я в виде старого платья выклянчил у мамы.

Из угла, отброшенный металлической пластинкой со словом, непонятным никому из нас, выпрыгнул солнечный зайчик и упал на лица будущих звезд тяжелого рока.

Меня лично очень смущал шов, который существовал прежде на платье и делил теперь колонку на две неравные части.

— А это точно фирма? — робко спросил один из пришедших.

— Ребята, вы меня обижаете! — Илик встал в позу Наполеона, — Вот, смотрите, уголки, радиоткань… Ты видел у нас такую? Вот лейба, читай, если можешь…

— Зин-гер, — неожиданно прочитал непонятное слово худенький и лысеющий молодой гений, — это какой же «Зингер», машинка швейная, что ли?

Наведенный с таким трудом мост закачался и готов был уже рухнуть, если бы не Илюша.

— Конечно, «Зингер», — сказал он, — швейная машинка, но и аппаратура! — И Илюша стал рассказывать историю возникновения фирмы «Зингер» с такими подробностями, что мне почудилось: я вижу вороненое тело машинки, похожее на детскую деревянную лошадку, слышу ее стрекотание. В детстве мне казалось, что вращать маховое колесо так же трудно, как управлять автомобилем. Иногда бабушка разрешала мне это делать, и я мчался за рулем швейной машинки по гладкой дороге стола.

— Да вы послушайте, как он, звучит! Это же симфония! — Илик щелкнул тумблером. Загорелся глазок нежно-розовым фирменным цветом. (За это мы ручались: глазок был из запасного комплекта к «Икарусу» — достали за «злодейку с наклейкой» в автобусном парке).

Я взял гитару.

Через полчаса все было кончено. Усиленные звуки баса, метавшиеся по пустому залу, как лев в клетке, сделали свое дело. Счастливые обладатели аппаратуры фирмы «Зингер» волокли колонку к выходу, где уже светились габаритные огни такси.

Мы чувствовали себя не то хирургами, сделавшими только что сложнейшую операцию, не то летчиками, посадившими самолет на одном моторе. Я сел на стул, глядя в темноту зала, Кырла облегченно закурил, а Генка начал что-то насвистывать.