Петр Киле - Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

Выйдя на Невский в тот вечер, Владимир Мостепанов прежде всего нашел театральную кассу и приобрел два билета в филармонию на концерт, куда собиралась пойти Ольга Михайловна. На следующий день после занятий он собрал чемодан, рюкзак и маленький чемоданчик, с которым ходил на лекции, в спортзал или баню, по моде тех лет. Товарищи не удивились его решению, так как успели привыкнуть к тому, что Мостепанов не умеет жить, как все студенты, все что-то выдумывает... Спонтанно самостоятельный, казалось, он жил какой-то особенной жизнью, как взрослый среди подростков, или, наоборот, как подросток среди взрослых... Теперь они просто подумали, что он не комнату снимает (зачем?), а временно переезжает к любовнице!

В те годы расстояния в городе казались куда более протяженными, чем сегодня, и люди ездили в троллейбусе, на трамвае терпеливо, как в начале века на конке. И выехать с 5-й линии Васильевского острова, где общежитие, или со Среднего проспекта, где химфак, на Невский для Владимира Мостепанова всегда было событием, равным по нынешним временам чуть ли не короткой поездке в Москву.

Мороз спал, повеяло теплыми ветрами весны... На Невском не было того многолюдья и обилия машин, как сегодня, но фонари горели, казалось, ярче, и улица, просторная, тихая, далеко освещенная, с празднично настроенными прохожими, подбегающими к зданиям театров, напоминала что-то вековечное, пушкинское, гоголевское, лучась живой жизнью.

На Рубинштейна его уже поджидали с ужином, вернее с поздним обедом. Ольга Михайловна только что пришла с работы. Владимир показал ей билеты, она рассмеялась и ничего не сказала. За обедом Лидия Владимировна расспрашивала его о родителях, о планах на будущее... Затем он сел за небольшой столик Ольги Михайловны во внутренней комнатке, разложил книги и открыл тетрадь по органической химии... Тихо было во всем доме, во всем городе... Он вздохнул, почти счастливый, но не занималось...

Вскоре его позвали принять ванну. В доме было печное отопление, в ванной топилась колонка. Когда он, помывшись, пришел к себе, кровать его была разобрана. Стало неловко: зачем это? Он сам. И все же разлегся на приготовленной для него постели с тихим, по-детски трепетным чувством благодарности...

За шкафом и занавеской он слышал голос Ольги Михайловны, тоже принявшей ванну, - застенчивый, томный... Фантазия его разыгралась, он вообразил себя женатым на ней... Почему бы и нет? А Вероника? Владимир предчувствовал, что они не поладят...

Это подтвердилось быстрее, чем он ожидал.

Вероника лишь пожала плечами, узнав от бабушки, что Ольга сдала свою комнату ее репетитору. В первую минуту ей показалось, что для нее это не важно, а для бабушки с Ольгой - лишние деньги. Но в день занятий она уже не приехала заранее, как прежде, о переодеваниях не могло быть и речи, то есть неудобства оказались очевидными. Прибежала она в последнюю минуту, замерзшая и сердитая бог знает на кого. Дверь ей открыл Мостепанов. Это тоже ей не понравилось.

Владимир улыбнулся по-домашнему, как хозяин гостье, заждавшись и невольно обрадовавшись. Он помог ей снять шубку, уже знакомую, и увидел Веронику в юбке и свитере, облегающих плотно ее стройное, молодое тело.

- Значит, это все-таки вас я видел на катке в ЦПКиО, - сказал он, вешая шубку и слегка приглаживая мех.

- Так это были вы? - проговорила Вероника с удивлением. - Зачем же вы позвали меня, и таким тоном, как будто я назначила вам свидание?

- Неужели? Помнится, я прокричал ваше имя про себя. - Владимир был в этом абсолютно уверен.

- Как же я услышала? Почему же все на меня оглянулись? Я, конечно, не испугалась, но все вышло так неожиданно. К тому же я была не одна. - Тут Вероника вдруг покраснела и приняла серьезный вид. - Приступим.

Пока они занимались - уже без прежнего старания, - пришла с прогулки Лидия Владимировна и захлопотала с чаем.

- Послушайте, - сказала вдруг Вероника, - ведь вам физика не интересна; ах да, вы химик. - И добавила: - Ну да все равно.

Владимир понял, что в его услугах не нуждаются. Вероника положила на стол деньги. Он машинально взял их и пошел к себе.

- Вероника! - с упреком проговорила Лидия Владимировна.

- Сударь! - девушка чуть ли не вбежала к нему, откидывая край занавеса. - Вы меня не поняли. Я не отказываюсь брать у вас уроки. Ученице привередничать во всех случаях неприлично. Простите!

- Репетитору привередничать - тем более, - отвечал Мостепанов. - Только нужны ли вам эти уроки?

- Как! - Вероника, против обыкновения, улыбалась или даже, скорее, смеялась. - Зато вам нужны!

Это Лидия Владимировна надоумила ее. Добрая душа! А Вероника все стояла перед ним и смотрела с любопытством.

- Не беспокойтесь за меня, - отвечал он скорее Лидии Владимировне, чем Веронике. - Я всегда найду способ заработать деньги. У меня есть еще два урока. А за вашими занятиями я готов последить, если вы не возражаете. По всем предметам. Согласны?

- Не представляю, каким образом...

Смутное чувство беспокойства и разлада охватило его. В те дни, можно сказать, в те годы на него постоянно накатывало это острое чувство неудовлетворенности, недовольства собой, ходом своей жизни. Он лег спать с сожалением, что ничего не успел сделать за день и вообще за свои двадцать один год, когда жизнь казалась уже на исходе (ведь старость не в счет), да и умереть, думалось, лучше молодым, не лучше, а необходимо, потому что великие люди, как правило, умирали рано.

Обычная ошибка молодости! В нетерпении своем она вернее всего теряет себя и с тем свою будущность.

«Тоска, тоска. Ах, какая тоска!» - твердил он, собираясь на занятия. Никуда не хотелось идти. Не влюбился же он в Веронику? Было в ней нечто такое - сила красоты без задушевности и такта, что ли?

У Ольги Михайловны тоже были свои недостатки, но здесь понятно: человек одинок, работает бухгалтером, любит до самозабвения музыку. Тут не роза с шипами, а кактус, который редко, но может вдруг выпустить диковинный, чудный цветок, столь дивный, какой даже и не приснится.

Обычно вся в хлопотах, нервная, изредка разговаривая с ним, она улыбалась так тепло и нежно - всегда на миг, - что он, ложась спать, говорил про себя: «Ага! Ольга Михайловна, я что-то про вас знаю. Я знаю вашу тайну. Вам только кажется, что вы стары, некрасивы и слишком несмелы, чтобы любить и быть счастливой. Вы убедили себя, что лишения и голод ленинградской блокады навсегда истощили вас. Вам надо только полюбить без оглядки и жить с той самоотверженностью, какая вам свойственна. И вы будете счастливы! А с вами и я, может быть. Я хочу вашей любви, я хочу любить вас!»

Так он, как мальчишка, грезил, засыпая. А наутро или днем, встречая Ольгу Михайловну, всегда чем-то взволнованную, но к нему неизменно ровную и доброжелательную, Владимир начисто забывал о своих ночных грезах, то есть держался с нею не очень внимательно, что, впрочем, вполне соответствовало их отношениям - взрослой женщины и взрослого мальчика.