Александр Беатов - Время дня: ночь

Саша вышел из трамвая у кинотеатра, двинулся в сторону Шаболовской башни, разглядывая на столбах и заборах объявления, не требуется ли где-нибудь сторож или дворник…

Оказавшись неожиданно для себя в больнице и придя в себя после "белой горячки", Николай начал обдумывать план, как выбраться. Первое время он буянил и ругался, так что его привязывали к кровати. Но поняв, что такое поведение ни к чему не ведёт, он решил обхитрить врачей.

Как только его отвязывали, он начинал беситься пуще прежнего опрокидывал тумбочку, разбрасывал постельное бельё, кидался с кулаками на санитаров. Его быстро усмиряли при помощи транквилизаторов, привязывали заново. Однажды, когда его снова отвязали по какой-то надобности, к удивлению санитаров, Николай остался спокойно лежать, лишь только повернулся со спины на правый бок, лицом к стене. Для профилактики ему "всадили" дополнительно успокоительное лекарство и оставили лежать не привязанным. Имитируя глубокую депрессию, дядя Коля не вставал с кровати целых два дня, за исключением естественной нужды. И тогда через две недели его перевели в другую палату для лечения от депрессии и начали колоть другие лекарства.

"Так-так…" — говорил себе Николай. — "Всё — путём… Всё — по плану… Всё — как надоть…"

На новом месте контингент больных оказался более "интеллектуальным", впрочем, в большинстве своём состоявший из алкоголиков. С Кругловым сразу же сошёлся какой-то очкастый молодой человек, по имени Михаил. Он сразу поведал о том, по какой причине попал в больницу…

Как он сказал, лечили его не от чего-нибудь, а от диссидентства. Николай поинтересовался, что это за болезнь. И чтобы его новый товарищ правильно его понял, Михаил заменил незнакомое для дяди Коли иностранное слово русским: "инакомыслие".

— Как-как, ты сказал?! — удивился Николай. Хотя "термин" был русский, Круглов всё-таки опять не понял его значения до конца. — "Икономыслие?" А что энто такое?

— Да, не "иконо", а инако! — пояснил Михаил.

— И как же оно лечится? Небось тоже инако? — спросил Круглов. — Неужто без уколов?

— Уколы бывают поначалу, — пояснил "диссидент". — А потом, если всё хорошо, переходят на одни таблетки.

— И сколько ж ты здеся уже?

— Да уж кажись с пол года…

— И как, помогает лечение-то?

— А кто его знает… Если б кто знал от чего лечат — тогда другое дело…

— Небось зашибал сильно… — догадался Николай. — Я как-то раз такого, как ты, в электричке встретил. Он меня с Брежневым спутал… — Дядя Коля чуть было не засмеялся, но вовремя спохватился, посерьёзнел. — Думал, будто он это — я, а я это — он… Ну, ты понял, кто… Но потом, оказалось, пошутил так, чтобы я, значит, выпил с ним вместе…

— С кем выпил? — не понял Михаил.

— Как с кем? С ним, стало быть, с самим… Он, понимаешь ли был инкогнито… На рыбалку ездил… Тоже ведь человек, как все… Ну, мы с ним и того… — Дядя Коля щёлкнул себя по горлу пальцем. — Заложили, по всей программе… Прям в электричке…

— Да ну?! — удивился Михаил.

— Вот те и "ну" — "баранки гну"!

— А потом что?

— А ничего… Проснулся — Москва, Ярославский вокзал. Вышел на перрон — а его и след простыл… Потому как инкогнито… Понимаешь? Вот какие бывают дела! Со мной часто всякие истории случаются. Я потом тобе расскажу… Про бороду, например… Или про живых роботов… Но главное энто то, что я, скажу тобе по секрету… Знаешь что? — Дядя Коля приблизился поближе к своему собеседнику…

— Что?

— А то, что я в поезде родился! — И дядя Коля посмотрел в глаза Михаилу, ожидая от того удивления или выражения какой-либо иной эмоции.

Выждав с пол минуты и видя, что собеседник его — не слишком развит эмоционально, дядя Коля сказал:

— Выхожу я, как-то раз из подъезда зимой… А кругом снег, ветер, сугробы… Зябко — одним словом. А я глянь — а в сугробе поллитровка стоит нераспечатанная! И даже нисколько нет льда внутри! Вот что значит — спирт! Я её хвать — и обратно в подъезд. Кто-й-то, видать, спьяну обронил у самого крыльца. Хорошо — не разбилась… А прямо в сугроб попала… Хорошая была… Вот тебя чем надо лечить! Вот это так инако…

— Да ты, батя, не понял! — возмутился Михаил.

— Чего не понял?

— Ну, как же! Представь себе, что ты мне говоришь: "Наша страна — самая лучшая в мире!". Что я должен тебе на это ответить?

— Как что? — удивился Николай. — Не понимаю…

— Ты думаешь, что я должен сказать, как все: "Да, наша страна — самая лучшая, а все другие — дерьмо. — Михаил помолчал, покрутил перед лицом Николая указательным пальцем. — Ан, нет! Я скажу другое: Ты, батя, неправ! Мы с тобой, батя, ни что иное, как глисты в ж…е! И вот один из нас выползает наружу… Глядь — а там солнце, голубое небо, огромный мир! — Братцы, кричит он, оглядываясь, — Где же мы всё это время были? — Где-где? — отвечают ему сзади, — А то не знаешь? В ж…е! Лучше сиди и не высовывайся!

— Ух ты! — воскликнул Николай, поднимаясь с кровати и попадая ногами в тапки. — Ишь ты, куды махнул! Энто мы здесь, в больнице, как глисты. Нет от нас никакой пользы, один вред. Работать надо! Вот что, парень!

Его собеседник, полулежавший до этого на своей кровати, тоже сел.

— Вот скажи мне, батя, что-нибудь, к примеру, а я тебе отвечу, как диссидент, всё, что думаю.

— А ты не боисси, что тобе посодють за энто?

— Так ведь нас уже итак посадили!! — засмеялся дядин Колин сосед. — Ты что, разве по свободе гуляешь в этих тапках?

— Едрить! — согласился дядя Коля. — Так-то оно так, однако…

— За что, тебя, батя, упекли-то? Расскажи! — Михаил подсел поближе. — Может, чем смогу подсобить…

И дядя Коля поведал своему собеседнику о том, что раскрыл секретное производство роботов-двойников, за что его эти роботы чуть не порешили…

Михаил внимательно выслушал Николая, расспросил о разных деталях его истории.

— Надо, батя, об этом на Запад сообщить! — заключил он. — Ты домой-то не торопись… Ещё чего доброго там тебя пристукнут. Тут оно спокойнее, хорошо… Дают лекарства… Кормят бесплатно… Нету над тобой ни начальника, ни КГБ, ни даже самого Брежнева…

— Однако ж, не всю же тут жисть проводить! — не согласился Круглов.

— А почему и нет?

— Как почему? — Николай поёрзал тапками по полу. — Ведь надоть энтого… Работать надоть…

— Э-эх, отец! — Михаил встал, прошёл через палату к выходу. — Не быть тебе диссидентом вовек!

— Почему?

— Потому что ты не можешь мыслить инако!

— Энто я-то не могу? — Николай тоже встал. — Да я, если б ты знал, всё могу! Да я еш-шо не из таких передряг выходил! Я — бывалый! Я в поезде родился! Я их всех, сук, того!.. Я, их мать, энтого!..

В это время в палату кто-то вошёл — и Михаил мгновенно исчез в коридоре.

— Круглов! — услышал Николай голос медсестры. — К тебе жена пришла! Вот, на, передачу. Убери покаместь в тумбочку. Пошли, я тебя провожу к ней.