Александр Беатов - Время дня: ночь

Но Санитар никак не проявлял особенной инициативы в организации "Университета".

— Если мы станем организацией, — говорил он, — То власти неминуемо узнают об этом. И тогда всё дело экумены потерпит крах…

— Разве мы сейчас — не организация? — спрашивал Саша.

— Нет…

— А как же Орден? Ведь это — больший криминал, чем какой-то "Университет"…

— И тем не менее, брат, наш Орден благословлён самим папой Павлом Шестым…

— Хорошо, Санитар, — не унимался юноша. — А что, если мы получим благословение и на "Экуменический Университет"?

И Санитар был вынужден согласиться. Он, Саша, сестра Наташа, — начали встречаться втроём раз в неделю у Санитара и изучать современную философию по предложенной Сашкой критической обзорной советской книге, под редакцией некоего Богомолова. Неотомизм, экзистенциализм, фрейдизм, неореализм и тому подобное… Правда, только один Саша вёл конспект, подробно прорабатывая главу за главой и, фактически редактируя книгу, отбрасывая из неё все антирелигиозные выпады.

Однажды Наташа не выдержала, перестала посещать занятия. А после двух-трёх занятий Саши наедине с Санитаром "Университет" как-то сам собою заглох.

И когда Саша напомнил об этом Санитару, то он предложил юноше другое: начать серьёзную катехизацию Люды. Для этого он предложил ему свозить девушку к литовскому священнику патеру Станиславасу, передать ему экземпляр экуменического самиздатского журнала, поведать об их группе и предложить сотрудничество в евангельской деятельности… По их возвращении Санитар обещал Саше заняться серьёзной организацией "Экуменического "Университета" с привлечением Никанорова…

"Пусть только попробует опять замять!" — подумал Сашка. — "Он думает, что я забуду об "Университете"… Но, однако, посмотрим…"

Саша забыл уже, что главным движителем в идее об "Университете", было его желание видеть Ольгу. И теперь его идея сделалась, как бы, его знаменем или символом. И случись, если Санитар снова "спустит всё на тормозах", — это даст ему право на какой-нибудь решительный шаг… Какой шаг? Он ещё сам не знал, что сделает в этом случае… Он что-то чувствовал вперёд и делал так, как подсказывало ему его чутьё. Вся логика и поступки были вторичны. И несмотря на их обусловленность обстоятельствами, они должны были вступить в противоречие с самими обстоятельствами. Но они не могли противоречить без обусловленности самого противоречия. И чувство, а точнее, какая-то интуиция, руководили Сашкиной болезненной логикой, чтобы выстроить события в той последовательности, которая привела бы к разрыву замкнутой цепи.

И когда Санитар пообещал серьёзно заняться организацией "Университета" после Сашиного возвращения из Прибалтики, юноша почувствовал себя в роли Гамлета, отправляемого отчимом в изгнание. И тогда же он решил, что будет дальновиднее Санитара…

Саша открыл глаза… Автобус уже выехал за город, ехал по шоссе. За окном мелькали высокие стройные сосны старого леса. Людочка, прислонившись лбом к окну, дремала. Он вытащил из сумки тетрадь, где был набросок его рассказа, стал перечитывать.

Анна Алексеевна готовила на кухне. Скоро Новый Год, а столько ещё предстояло сделать! В комнате был беспорядок, и дочь Анны Алексеевны — девятилетняя девочка — увеличивала его, вырезая из гофрированной бумаги "снежинки", склеивала их между собой и обрезки бросала на пол. На тумбочке стояло блюдо с грецкими орехами и конфетами вперемешку. По обеим стенам, на полках, размещались книги — многотомные собрания сочинений. Во всём чувствовался уют и трепетное ожидание новогоднего праздника, хотя ёлки в комнате ещё не было. Николай Николаевич, муж Анны Алексеевны, задерживался. Он "доставал" к празднику продукты.

В это время Волгин ждал автобус. На остановке он нашёл среди мелочи в кармане "пятак", зажал его в ладони и поскорее надел перчатку. Было много людей, и когда подъехал автобус, все в беспорядке бросились — кто к передней, кто к задней двери. Волгин не торопился. Ему было неприятно участвовать в этой борьбе за место. Только когда осталось несколько человек, он ухватился правой рукой за дверь и повис на ступени. Кто-то сзади нажал, и, не обращая внимания на "пятак", врезавшийся ребром в пальцы, Волгин подтянулся и перехватил поручень. Сзади нажали ещё раз, и двери с трудом закрылись за человеком, втиснувшимся после него. Автобус поехал. А через несколько остановок Волгин оказался у кассы, вспомнил о "пятаке" и взял билет.

Народу стало меньше. Молодой человек ехал и размышлял. Что-то странное и страшное творилось в его душе вот уже долгое время. Он пробовал анализировать, отчего это с ним, но ничего не получалось, а наоборот, он только вредил себе этим ещё больше, так что даже спрашивал себя, не сходит ли он с ума. Он находил множество причин своего душевного недуга, сплетшихся друг с другом так, что, казалось, распутать их и сказать, которая главная, было невозможно.

"Как это случилось?" — думал он, — "Когда? Что-то неожиданно изменилось во мне. И я перестал быть самим собой…"

На заднем сидении, лицом к кассе, уткнувшись виском в заиндевелое стекло, сидел пьяный парень. Его шапка, готовая сорваться с головы и упасть на грязный пол, далеко слезла с широкого лба, сморщенного как будто от сильнейшей головной боли. Рядом с ним в неудобной позе, но с безучастным видом, ехал пожилой мужчина в точно такой же шапке. Одной рукой он ухватился за поручень, другая сжимала ручку объёмистого портфеля, стоявшего у него на коленях.

"Всё окружающее стремится сделать из меня обывателя…" — продолжал думать про себя Волгин. — "Но поставленное когда-то правило: оставаться верным себе, — не даёт меня засосать и поглотить… Я барахтаюсь и не знаю, как выбраться из омута. Чего-то жду и на что-то надеюсь. Может быть, надеюсь на то, что когда-нибудь настанет свободное для моей личной жизни время?"

Волгин вылез из автобуса. Был вечер и сквозной ветер. Напрямик, по сугробу, он пошёл к недавно выстроенным высотным домам, всматриваясь в большие цифры, временно выведенные чёрной краской на углах стен.

Из лифта он вышел не на том этаже, и ему пришлось долго ждать, чтобы электрическая память вспомнила о нём, и тогда вместе с какими-то людьми он доехал до первого этажа, а потом с другими — до необходимого ему, десятого.

"Сколько тут людей!" — думал он, — "И все работают… "Иначе не проживёшь" — говорят. Может, нужно быть, как они? Чтобы с работы — домой, а из дома — на работу: кормить семью, и ни о чём больше не помышлять…"

Он позвонил. Ему открыла Анна Алексеевна. Он спросил Николая Николаевича. — "Его нет…" — Тогда он стал объяснять, по какому пришёл делу. Анна Алексеевна не дала договорить и пригласила войти.