Александр Беатов - Время дня: ночь

"Здравствуй, Саня!" — писал он. — "Ты, наверное, не знаешь, где я и куда исчез. А я нахожусь в психиатрической больнице! Не буду тебе сейчас объяснять все причины, вследствие которых я — здесь. Будет другое время для этого, когда я отсюда выйду. Хотя не могу тебе точно сказать, когда это будет. Может быть, ты уже уйдёшь в армию. Будет жаль. Но хочу сообщить тебе, пока ты ещё не забрит, важные мысли, пришедшие мне до того, как я лёг в больницу, и те мысли, которые получили у меня здесь развитие… Это не просто мысли. А это — прозрение! Иначе не назовёшь! Вот что я тебе хочу сообщить: существует Бог! То, чему нас обучали в школе — бред и обман! Представь себе сказку — прекрасную и, казалось бы, неосуществимую, такую, как идеал… И вдруг, однажды, ты узнаёшь, что сказка эта — не сказка, а настоящая реальность. Причём ты не просто узнаёшь, а сам оказываешься внутри этой Реальности! То же самое и относительно Бога. Повторяю: Он существует! Я это ощутил так же, как если бы был слепым и однажды, прозрев, увидел Солнце, в существование которого до своего прозрения я мог не верить, будучи просто слепым…

Я жду того времени, Саня, когда выйду отсюда и поделюсь с тобою всеми мыслями, переполняющими меня сейчас. Я жду того времени, чтобы креститься в церкви и узнать всё о Боге, прочитав много разных книг. Одну из них, Библию, я читал не так давно. Ты тоже прочтёшь её и, я не сомневаюсь, почувствуешь то же, что и я.

Без Бога мы живём всё равно что во мраке или тяжёлом сне… Поэтому мы живём неправильно, делаем много ошибок и зла. Ты и я будем жить скоро по-другому. Только ты верь всему, что я тебе пишу. Это главное! И не думай, что я — по-настоящему "crazy". Вспоминаю наше пьянство в Подвале, все безумства, которые мы творили… Надо изменяться, совершенствоваться… Тебе будет трудно, когда ты окажешься в армии… Но вера в Бога тебе поможет и спасёт. Вот почему я спешу поделиться с тобой этими мыслями. Пока ты ещё не забрит!

Начни уже сейчас! Начни с того, чтобы хотя бы не ругаться матом. Это, конечно, трудно в условиях Подвала и армии… Но это важно. Потому что это — начало. Нужно очистить своё сознание от грязи, чтобы оно заполнилось божественным… Кажется, что мне немножко это удалось. Не потому что я — такой. Я ничем не лучше других людей. Но почему-то Бог открылся мне…

Пиши, что ты об этом думаешь. Жду твоего ответа. Тогда поделюсь с тобою ещё многими другими очень важными в нашей жизни соображениями.

До встречи! Саша.

P.S. Читаю Л. Н. Толстого. Оказывается он был религиозным. Перечитай "Войну и Мир". Только ничего не пропускай. Те главы, которые кажутся "скучными", на самом деле — самые главные".

Саша запечатал письмо и отдал медсестре, попросив её опустить конверт в почтовый ящик. А сам прилёг на постели.

Ему вспомнилось, как на праздник Победы, 9 Мая, Саша Наумов пригласил его на пьянку. Сам он был с девушкой, которую звали Ольгой. У них был лёгкий роман. В Подвале, среди приятелей, Наумов часто жаловался на подругу, что она никак не хочет нарушить свою девственность. На праздник были приглашены ещё двое радиолюбителей с подругами. А для Сашки, даже не спросив его, хочет ли он этого или нет, Ольга привела свою подружку по школе Люду, неразговорчивую и некрасивую девушку. Было накуплено достаточное количество вина, и, уже изрядно выпив, под грохот какой-то "забойной" музыки, забыв о "минуте молчания" в память погибших, во время которой соседи колотили им по отопительным трубам, — молодёжь без удержу веселилась. Сашка и не помнил, как он оказался с Людой наедине и целовался с нею поздно ночью, лёжа в газоне, неподалёку от дома, где жил Наумов… Потом они доехали до Людиного дома, но домой она не пошла, а почему-то сразу согласилась провести с Сашей ночь в подъезде — и они ещё продолжали целоваться на ступеньках, у самого чердака… Если бы на месте Сашки оказался другой, например, такой парень, как Славка из Подвала, хваставшийся, как-то о том, как в пионерском лагере он, под предлогом получше разглядеть звёзды, забравшись на стог сена, заставил свою девушку потерять девственность, — то Люда бы вышла из подъезда женщиной. Но ничего такого между Сашей и Людой не произошло, и под утро они расстались…

Впрочем, игра была начата, и оба, не зная её правил, продолжали теперь встречаться на Воробьёвых горах и — без удержу целоваться… Целоваться было главным в их встречах. Сашка чувствовал себя неловко, не зная, о чём говорить с Людой. Она тоже была немногословной. Поэтому всё время оба молчали. Сашка не любил её, знал, что ничего серьёзного у них быть не может, и не стремился овладеть девушкой по-настоящему, чтобы не обидеть и не разочаровать человека. Однако, следуя какой-то инерции и примеру Наумова, продолжал встречаться с Людой, пока, наконец, не понял, что игра затянулась: девушка была влюблена в Сашку без памяти.

И тогда он под тем или иным предлогом стал отказываться от встреч, когда Люда звонила ему, чтобы назначить свидание, пока, наконец, не перестала звонить…

Саше было искренне жаль её. Но он не хотел обманывать ни её, ни себя. Он чувствовал, что лучше обрезать их отношения сейчас, чем потом, когда их связь зайдёт слишком далеко… Ни её, ни его — никто не обучал, как нужно поступать, чтобы не причинять другому зла и мучений… Приходилось на собственном опыте узнавать законы жизни, любви, страданий, которых для большинства людей не существовало. Как будто двое детей — мальчик и девочка — они оказались в одиночестве, на огромном поле, полном бугров и ям, и случайно встретившись, чуть не упали оба в одну из них. И не научившись ещё ходить, взялись было за руки, но из трусости одного, разошлись в разные стороны, чтобы пытать судьбу в одиночку — падать и вновь подниматься, встречать других людей, чтобы расставаться с ними и, наконец, увидеть свет, выползти из ямы, пойти по узенькой найденной с таким трудом тропке… И это было лучше, нежели они оба до сих пор бродили бы по этому полю или сидели в одной из понравившихся им ям…

Саша приоткрыл глаза.

Рядом с его тумбочкой стоял Борис и, вытянув верхний ящик, листал Сашин дневник, полагая, видимо, что юноша спит. Саша не пошевелился и сквозь щёлочки глаз продолжал наблюдать за стукачом…

Свинцовое вытянутое лицо, без эмоций, с загибом губ вниз, хладнокровно смотрело своими глазами в ящик. Обе руки были наготове: одна — захлопнуть тетрадь, другая — сразу же задвинуть ящик, в случае если Саша пошевельнётся. Как давно он читал его дневник — Саша не знал. Но он решил оборвать его занятие и стал поворачиваться со спины на бок — в тот же миг Борис оказался на своей кровати. Даже если бы Саша уличил его в чтении, тумбочка была общая, он имел право ею пользоваться…

"Что он мог узнать такого из моего дневника?" — подумал Саша. — "Ведь я и писал-то в расчёте на подобное… И тем не менее… Цитаты из "Войны и мира"… Всё — о религии… Почему они до сих пор так усиленно наблюдают за мною? Неужели прочли письмо к Наумову?"