Шон О'Фаолейн - Избранное

— Потому что я тебе, сукин ты сын, не верю ни на грош, — огрызнулся Джон Джо.

— А ведь было время, Джон Джо, когда ты рискнул бы не задумываясь, — небрежно сказал начальник полиции, утопавший в своем кресле. И прибавил будто без всякой задней мысли: — Свой новый «хамбер» Кэрью никак через тебя покупает?

Получалось, что учитель окружен единомышленниками.

Тем более он был ошарашен, получив неделю спустя письмо от Корни Косгрейва, гласившее: «Поскольку нами получен прилагаемый документ, принять какие-либо меры по этому делу не представляется возможным до следующего заседания совета графства». Документом оказалась «Петиция», призывающая сберечь ручей во что бы то ни стало, под которой подписалось двести семьдесят девять жителей Ратвилли из общего числа триста девяносто пять. Дочитав до конца список фамилий, учитель швырнул документ на пол и обругал трусами, врунами и холуями всех огулом обитателей городка вплоть до седьмого колена, без различия возраста и пола.

Не то чтобы он не представлял себе в мельчайших подробностях нажима, которому подвергся каждый подписавшийся. Первым на листе стояло имя Пэдди Маркэма: брат Пэдди работал на лесопилке, принадлежащей Кэрью. Свои подписи поставили все до одного лавочники: это означало, что Кэрью у них в долгу как в шелку, а кто не знает, как следует обращаться с должниками, — ублажай их, как можешь, а то они и вовсе оставят тебя с носом. Изучая список, он обнаружил только две подписи, которые никак не могли быть получены под нажимом: это были фамилии двух старух, которые — если ему не изменяла память — скончались и были похоронены не менее чем за три года до настоящих событий. Увидев эти две подписи, учитель стал поносить Ратвилли с еще большей яростью.

— О господи! — проскрежетал он. — Все, чему мы научили Кэрью, — это как нас же самих в дураках оставлять.

До следующего заседания совета оставалось три недели. Весь этот срок, ни дня не пропустив, он истратил на вербовку сторонников среди членов совета. Не было человека, который отказал бы ему в поддержке. Ни один ее не обещал. Особенно бесило учителя, когда кто-нибудь из подписавших «Петицию» останавливал его на улице и начинал превозносить его усилия в затеянной борьбе.

— Но, — холодно говорил он в таких случаях, — ведь под «Петицией» стоит ваше имя, а что написано пером…

На что получал приблизительно такой ответ:

— Да бросьте, господин учитель! Какое это может иметь значение? Понятно, я сказал им, пусть себе ставят мое имя на этой бумажонке, если им так хочется. Но уверяю вас, господин учитель, что я с вами на все сто. Надо же нам наконец избавиться от этого ручья. Он же городу здоровья стоит. Не отступайте, господин учитель! Мы с вами и будем драться до последнего патрона.

На следующем заседании учитель занял место в заднем ряду. К его несказанной радости, сразу же поднялся один человек, чтобы поддержать его. Это был член совета по вопросам трудоустройства.

— Господин председатель, — сказал этот трудовик, — я счел бы чрезвычайно прогрессивным всякое мероприятие, которое, помимо предоставления столь нужных рабочих мест и в деревне и в городе, послужило бы также здоровью трудящихся и улучшению их санитарных условий, и таковым, естественно, явились бы работы по ликвидации вредоносного ручья, протекающего по Главной улице. Помимо всего прочего, и улица станет шире.

— Верно! — вставил член совета, занимавшийся вопросами налогообложения. — По крайней мере безработным будет где ставить свои машины.

— Недостойный выпад, — вскричал трудовик, — однако, принимая во внимание, кем это сказано, удивляться не приходится!

— Ваш брат родной, — выкрикнул специалист по налогам, — подписал просьбу сохранить ручей!

— Мой брат, — взревел трудовик, — такой же ирландец, как и все в этом зале! И никогда не был судим за то, что держит свою пивную открытой дольше установленного часа.

— О да! И, надо полагать, за незаконный лов форели тоже? — не остался в долгу специалист по налогам.

Председатель битых три минуты колотил по столу, пока два вышеупомянутых оратора обменивались любезностями, то есть вспоминали все новые подробности из истории своих семейств с 1810 года по 1952-й включительно.

— Позвольте осведомиться, — сказал он, когда порядок был наконец восстановлен, — куда денутся сточные воды, если мы ликвидируем ручей?

— В этом-то, господин председатель, — ответил трудовик, — все дело и есть. Давно пора привести канализационную систему в нашем городе в должный порядок…

— Ага! — выкрикнул член совета по вопросам сельского хозяйства. — Теперь все ясно! У вас же дядя подрядчик!

На этот раз председательствующему понадобилось уже пять минут на восстановление порядка. Он предоставил слово Джону Джо Салливану, который, как все знали, собирался выставить на следующих выборах свою кандидатуру в нижнюю палату парламента.

— По-моему, господин председатель, — сказал Джон Джо, — мне нет надобности извиняться за то, что я собираюсь здесь сказать. По-моему, мне нет надобности похваляться. У меня нет ни желания, ни надобности хвастать своими заслугами перед государством и говорить о тех давно прошедших временах, когда Ирландия возжгла факел, воссиявший на весь мир. Как бы то ни было, сегодня мы имеем — благодарение богу — свободную страну (за исключением, спешу добавить, шести северных графств), где каждому человеку гарантированы права в соответствии со свободно принятой конституцией, утвержденной как церковью, так и государством. К тому же мы живем в стране, где человек, если у него возникает сомнение относительно своих прав, волен обратиться в суд, и там любые мелкие разногласия будут разрешены полюбовно и по совести. Наш народ, — разливался он, — прославил себя и наш маленький, но горячо любимый остров своей нескончаемой, веками длившейся борьбой за свободу и за христианскую веру. В настоящие дни, господин председатель, дни, покрытые мраком и тревогой, когда призрак войны…

Сидевший в заднем ряду учитель поднялся и вышел так тихо, что никто и не заметил. По дороге домой он готов был восхищаться Кэрью. Находясь в абсолютном меньшинстве — один против четырехсот, — он тем не менее умудрялся держать быдло под пятой.

На следующее утро он отправился в Лимерик к адвокату. Тот выслушал его терпеливо. И сказал печальным, усталым голосом человека, которому до смерти надоели все тяжбы:

— Боюсь, мистер Кеннеди, что ваше дело верное. К моему глубокому сожалению, правда на вашей стороне.

— Боитесь? Сожалеете? Как прикажете вас понимать?

— А так: вы возбудите судебное дело, а выиграть не выиграете. Я, мистер Кеннеди, знаю Кэрью. Он человек целеустремленный. Если вы выиграете дело в первой инстанции, он обжалует решение во второй и будет обжаловать во всех последующих, пока не разорит вас окончательно. А если вы каким-то чудом одолеете его в суде, он не успокоится, пока не выживет вас из города. Он будет биться с вами насмерть. И должен признаться, мистер Кеннеди, я не брошу в него камня.