Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово

— Прекрасно. Но как…

— Мы приглашены в гости. Мой муж уехал, чтобы встретить одну супружескую пару, англичан. Они живут далеко отсюда и здесь не ориентируются. Что ты делаешь?

— Сижу в гостинице.

— Что? Не понимаю!

— Я сижу в гостинице.

— Не могу разобрать ни слова. Алло… алло!.. Оливер… Ты хоть чуть-чуть слышишь меня?

— Не очень четко.

— Что? Что ты говоришь? Ах, я так рада…

— Мне очень жаль, Верена. Положи трубку. Нет никакого смысла.

— Может быть, хоть немного послушаешь, что я скажу…

— Да.

— Я не понимаю. Девушка, девушка! Что за скандал?

Девушка не отзывается.

— Буду говорить наудачу. Если ты был уже у своей матери, то иди развейся, хорошо? Но не напивайся. Будь молодцом. Не смотри ни на каких других женщин. Я, в общем-то, тоже ревнива.

— Да, Верена.

— С ума сойдешь с этой связью! Думаю, надо заканчивать разговор.

— Я тоже так думаю.

— Что ты говоришь? Ах, я сейчас заплачу.

— Не плачь.

— Счастье, что Рождество за границей — радостный праздник. Только в Германии его проводят весело, в кругу близких, собравшись за столом. Здесь — джаз, и конфетти, и воздушные шары, и уже сейчас большое количество выпивших. Я все время буду думать о тебе. Ты меня слышишь? Ты меня слышишь? Алло… алло… алло…

Кладу трубку.

Счастье, что Рождество за границей — радостный праздник.

У меня есть два смокинга.

Лучший висит в моем шкафу в «Квелленгофе». Купленный раньше принадлежит к вещам, которые я всегда оставляю в Люксембурге, в гостинице. Здесь все берегут для меня. Я надеваю смокинг и иду в бар. Здесь тоже уже есть подвыпившие, и воздушные шары, и бумажные змеи, и приятные люди. Я пью коньяк. У меня не очень хорошее настроение.

Коньяк взбадривает. После трех рюмок настроение улучшается. Эхтернах — небольшой город. Я знаю, что Лиззи и отец в сочельник выходят в свет. Мне не нужно их долго искать. Они сидят в «Рикардо». У этого ресторана преимущество для того, кто хочет понаблюдать за другими: его интерьер составляют только ложи, обитые красным шелком. Очень много гостей. Так что, прежде чем получить столик, я должен дать распорядителю крупные чаевые. Причем столик должен быть расположен так, чтобы я мог видеть их обоих. А они видеть меня не должны.

— Ваш отец сидит там, напротив, — говорит официант. — Желаете, мсье, чтобы я…

— Нет, я не желаю, чтобы мой отец знал о моем присутствии.

Официант тоже получает свои чаевые.

— Порядок, мсье.

У отца в его прекрасном доме я был, как только прибыл в Эхтернах, вечером двадцатого. Я дал ему книгу его друга Манфреда Лорда («Дюбук»! Какую же радость доставил мне Манфред! Я тоже должен подарить ему книгу! Возьмешь ее, когда будешь возвращаться?). Я был у него полчаса. Уйти быстрее я не мог, хотя он, как всегда, был обижен, когда я решил поселиться в гостинице «Эден».

— Все же ты меня не любишь. Ты никогда не любил меня.

Всякий раз, когда он так говорит, я не отвечаю ему.

Потом пришла тетя Лиззи. Она обняла меня и поцеловала в губы не как тетя. Честно говоря, по-другому она целоваться не умеет.

— Маленький Оливер! Что я говорю?!! Большой Оливер! Ты выглядишь блестяще! Ну что же, сделай страшные глаза! Я знаю, ты ненавидишь меня!

Я снова не отвечаю, так как она говорит это каждый раз.

— Ты ненавидишь меня, как чуму. Но мне на это плевать! Почему? Потому, что я тебя очень люблю.

Кстати, тетушка выглядит ослепительно! Изящная, с великолепными пропорциями. Ухоженная. Сексуальная. Вызывающая. Раньше волосы ее были черными. Сейчас они окрашены под серебро. Они уже побывали рыжими и каштановыми. Я ее ненавижу. Но, если честно, спать с такой женщиной — истинное удовольствие для каждого мужчины. Она вообще не меняется. Сколько ей может быть лет? Сорок? Моей матери пятьдесят пять. А выглядит на восемьдесят. Тетушке запросто можно дать тридцать пять.

Пока я в «Рикардо» проглатываю фирменное блюдо «Синер», еще раз рассматриваю Лиззи. Великолепный макияж. Платье, которое определенно стоит целое состояние: наглухо закрытое спереди, сзади открытое до самой… Ну да. Украшения на руках, на пальцах, в ушах, на шее, в волосах, везде. Взгляды многих мужчин принимают плотоядный оттенок, когда они смотрят на мою «тетю». Как она смеется! Как выразительны жесты, при которых она заставляет звенеть украшения. Как блестят ее красивые глаза! И как она повелевает официантами…

А об отце я не должен беспокоиться. Он не меняется: огромный, толстый, краснолицый, шумный. Искрящееся настроение. Пьет немного больше положенного. Темные крути под глазами.

Круги…

Вы не поверите, но отец носит кольца на длинных волосатых пальцах. Бриллианты. По два на каждой руке. Лиззи непрерывно что-то говорит ему. У обоих прекрасный аппетит. Отец много пьет. Ест, как всегда, неумело. Кусок мяса падает с тарелки. Лиззи упрекает его. Громко. «Мужик, — говорит тетушка. — Даже есть не умеешь! С тобой можно опозориться! Возьми салфетку, обвяжи ее вокруг шеи!». И когда он этого не делает, тетушка сама повязывает ему салфетку. Перед всеми. Я очень хорошо представляю, как отец себя при этом чувствует. Он кусает ее за руку. Так много вариантов сделать людей счастливыми!

После еды они едут в стриптиз-ресторан. Не в Эхтернахе. Знатоки в курсе, где находится «Пигалль». Я следую за ними на такси.

Уже почти полночь. И почти все в подпитии. «Пигалль» набит до отказа. У моего старика, конечно, зарезервирован лучший столик возле самой танцплощадки. Мне не стоит опасаться, что он заметит меня. В баре я вновь пью коньяк. У него вкус затхлой воды.

Отец пьет шампанское. Вновь и вновь приглашает он свою подругу юности на танец, без устали, как восемнадцатилетний. Буги-вуги. Румба. Ча-ча-ча. У любого перехватило бы дыхание. Но не у моего отца! Мужчины опять уставились на Лиззи. В своем облегающем черном шелковом платье она производит непристойное впечатление. Лицо отца постепенно принимает цвет вареного рака. Пот выступает на лбу, но отец полон решимости танцевать и дальше. Лиззи кружится вокруг него, хлопает в ладоши и кричит: «Оле!»

Полная дама рядом со мной говорит своему такому же полному спутнику:

— Полюбуйся на этого пожилого! Что он вытворяет. А ты?

— У меня астма.

— Наверно, какой-нибудь мешок с деньгами!

— А с ним обычная проститутка. Но симпатичная!

Господа явно не отсюда. Если бы они были местными, то наверняка знали бы, кто такие «этот пожилой» и «обычная проститутка». В Эхтернахе и округе их знает каждый.

Беседует ли моя мать до сих пор с доктором Виллингом о капиталовложениях?

Пара, которая всех приводит в восхищение, возвращается к своему столику. Лиззи ругается. Опять скандал, разыгранный, конечно. Но какое звучание! Все должны слышать, иначе папа ничего не поймет. О мой папа…