Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово

— Не благодарите меня так рано, кто знает, что еще произойдет дальше.

— Это мне безразлично!

— Безразлично? Позавчера же вы сказали, что потеряли всякое мужество!

— Но с вами я вновь обрел его, — возражает шеф и безмолвно указывает, пожимая плечами, на подпись под плакатом:

«Эту забастовку организовали 261 из 316 учеников интерната профессора Флориана.

Фридхайм-на-Таунусе, 8 декабря 1960 года».

Конечно же, шеф мог выйти на улицу и сделать все, чтобы избежать даже видимости того, что он на нашей стороне. Потому-то этим утром в восемь тридцать он выступает с обращением по громкоговорителю. Он настоятельно просит всех детей немедленно появиться в школе. Дети, которые его слышат, лишь ухмыляются. Шеф говорит, что если через час мы не будем в классах, то нас приведут силой.

— Есть еще кое-что, — заявляет Джузеппе. — Сидячая забастовка.

Через час, когда воспитатели и учителя приходят в дом, где живут маленькие мальчики, все малыши сидят на корточках на полу. Они притворяются вялыми, позволяют поднимать себя и нести. Через несколько метров учителя уже устают, до школы надо идти двадцать минут! Правда, учителя и воспитатели не так уж и усердствуют в этой работе. Они пробуют привести только маленьких, тех, кто постарше, они вообще оставили в покое. Как бы они смогли нести такого верзилу, как, например, Вольфганг?

Из вилл, где проживают маленькие и большие девочки, мы слышим, что дела там идут еще приятнее. Юные дамы протестуют против того, чтобы их хватали мужчины. Красивая Сантаяна сочла необходимым пригрозить шефу, что она вызовет полицию, если кто-то из профессорско-преподавательского состава невзначай дотронется до нее.

Кстати, о полиции. Ее уже вызвал в чрезмерном рвении доктор Хаберле. К счастью, во Фридхайме всего один пост жандармерии. С командой из пяти человек. Один из них всегда свободен. Кто-то должен постоянно находиться в участке. Таким образом, появляются три пожилых господина и пытаются переместить в пространстве двести шестьдесят одного ребенка. Через час они, вспотев, с чертыханиями прекращают это занятие.

Ближе к обеденному времени шеф объявляет, что мы не получим еды ровно столько времени, сколько будем бастовать.

— Все прямо как в Неаполе, — говорит Джузеппе.

У многих детей еще есть продукты. Мы собрали карманные деньги, и несколько человек бегут в деревню и закупают там хлеб, молоко и консервы сразу на несколько дней. Электроплитки и кипятильники имеются на каждой вилле.

Мы приносим тарелку, полную еды, и господину Гертериху, но он отказывается и тихо говорит:

— Я в последний раз предостерегаю вас…

Его никто не слушает.

Ближе к вечеру появляются английские журналисты из Бонна, которым позвонил Томас. Они выходят в секторе «А», просят рассказать суть дела и фотографируют нас. Это приятные парни. Они привезли с собой несколько блоков сигарет.

Ганси сидит на моей кровати и курит.

— Такая забастовка — милое дело, — говорит он. — Нужно почаще устраивать!

— Да, — отвечает Джузеппе, — но не детям, а взрослым.

Уже в первый день забастовки шеф разговаривал по телефону с отцом Зюдхауса и его супругой. О содержании разговора известно лишь то, что группа, поддерживающая Зюдхауса-старшего (генерального прокурора), настаивает на увольнении доктора Фрея. Доктор Фрей до прояснения обстоятельств отправлен в отпуск, уехал во Франкфурт, где поселился в маленькой гостинице.

На второй день забастовки из Франкфурта приехал чиновник из ведомства средних общеобразовательных школ (англичане сфотографировали и его) и заявил, что, если забастовка будет продолжаться, школу закроют, а мы все предстанем перед судом по делам несовершеннолетних. Никто не сказал чиновнику ни слова.

После обеда шеф объявил по громкоговорителю, что постановление ведомства по разрешению министерства культуры и просвещения отменяется. Он вновь призывает нас появиться на занятиях.

— Только не потерять сейчас нерва, — говорит Джузеппе.

На третий день забастовки (я ежедневно звоню Верене, но не могу поехать во Франкфурт, так как никто не знает, что случится здесь в следующие пятнадцать минут) появляется «Мерседес-300» с шофером, который приехал за Фридрихом Зюдхаусом. Он должен был знать о приезде машины, так как все его вещи уже упакованы и он тут же исчезает.

В тот же день Томас получает телеграмму от своего отца, в которой тот требует, чтобы он незамедлительно покинул ряды забастовщиков. В ответ на это Томас идет на почту во Фридхайме и посылает телеграмму на адрес своего отца в главной квартире НАТО: «И не подумаю о том, чтобы прервать забастовку. Каждая попытка забрать меня отсюда кончится тем, что я убегу и полиция должна будет разыскивать меня. Приятного времяпрепровождения. Томас».

На это послание он ответа не получил.

Так как от отца Зюдхауса и его товарищей больше не поступало требований, Ноа говорит:

— Скажи обоим твоим журналистам, что сейчас они могут начинать, Томас!

На пятый день забастовки три крупные лондонские газеты на первой странице поместили фотографии и сообщения о происходящем в нашем интернате. Днем позже эти статьи можно было прочитать в немецких газетах — но не на первой странице.

Приходит много репортеров. Жандармы, учителя и воспитатели пытаются их останавливать, но через лес мы выбегаем навстречу корреспондентам и рассказываем им все, о чем они хотят знать. Как следствие, на шестой день появляется много новых сообщений. Этим вечером шеф вновь обращается по громкоговорителю:

— Я должен сделать вам одно сообщение. Фридрих Зюдхаус и тринадцать других учеников уехали из нашего интерната. Все родители, которые требовали, чтобы доктор Фрей был уволен, сейчас согласны с тем, чтобы он остался и преподавал, как и раньше. Завтра утром всех без исключения жду на занятиях. Ваша забастовка окончена.

В ответ на это в доме, где живут маленькие мальчики, раздается рев одобрения. В своих разноцветных утренних халатах и пижамах они пляшут и прыгают, боксируют и танцуют друг с другом.

И вновь раздается голос шефа. Директор долго откашливается, пока голос его не становится четким, и я замечаю, что говорит он напряженно и чересчур серьезно:

— Я осуждаю поведение всех, кто участвовал в забастовке. Будет проведено дисциплинарное расследование. В остальном желаю всем спокойной ночи.

— Доброй ночи! — хором кричат дети.

На следующее утро первый урок у нас — история.

Худой доктор Фрей, прихрамывая, входит в класс.

— Садитесь!

Все садятся.

— Мы коснемся сегодня событий, перед которыми мы… были прерваны, — говорит доктор Фрей, прогуливаясь, как всегда, по классу. — Мы коснемся так называемого захвата власти Гитлером и роли, которую сыграла при этом тяжелая промышленность Германии… — Его голос становится все неувереннее. Он уже не может продолжать, поворачивается к нам спиной. Повисает длинная пауза. Потом доктор Фрей говорит: — Благодарю вас!