Роберт Уильямс - Корень всех зол

Задумываться обо всем этом я начал только со временем. Сперва я не ощущал такого ужаса, как сейчас. Мне было не по себе, однако истинный смысл содеянного открылся с годами. В хорошие дни мне удается убедить себя, что произошел несчастный случай, в результате которого погиб человек; от меня ничего не зависело. Тогда я еще могу дышать свободно. В плохие дни в голове только одна мысль: «Я убил ребенка», и у меня не получается даже вдохнуть как следует: не хватает кислорода, не хватает всего воздуха в атмосфере, чтобы наполнить мои легкие. Я вижу опасность повсюду — когда кто-то садится в машину или переходит дорогу. Или когда кто-то жалуется, что у него болит голова. Все в моем представлении должно закончиться чем-то ужасным. Я не могу понять, как у меня получилось, уйдя утром из дома, вечером благополучно вернуться обратно. Как с мамой за это время тоже ничего не произошло? Как вообще сотням людей вокруг удалось пережить целый день? Каждый отдельный случай вводит меня в небольшой ступор. В тяжелые периоды душа, тело, руки, ноги, кровь, кости — все наливается черным, чугунным, неотвязным осознанием вины. Несколько месяцев назад я заметил книгу на библиотечном стенде: «Чувство вины: как оно мешает нам жить». Я взял ее и отошел в уголок посмотреть. Там говорилось о том, откуда это чувство берется, о заниженной самооценке, о сковывающих нас рамках и о том, как вырваться из них и вернуть себе радость жизни. Чем дальше я листал, тем больше убеждался — книга написана для идиотов, которым по-настоящему чувство вины вообще не из-за чего испытывать. Почему там не рассказывается, что делать, если из-за тебя кто-то погиб и ты полностью раздавлен этим? Я был в бешенстве. Те несколько секунд, что я нес книгу к своему месту, меня не оставляла жгучая надежда — вдруг и правда поможет, вдруг она позволит мне освободиться. Швырнув бесполезный том на пол, я загнал его ударом ноги под шкаф, поспешил домой и там разрыдался. В тяжелые дни мне кажется, что изнутри я весь наполнен водой и вот-вот уйду на дно, и на сей раз никто, даже мистер Бауэринг, меня не спасет.

А еще ведь оставался ад. Я посмотрел кое-что о нем — на будущее. Вряд ли туда отправляют за все подряд, но уж убийство двухлетнего малыша наверняка должно быть в списке. Несколько недель я мучился неизвестностью и в конце концов решил поискать в библиотеке — лучше заранее узнать, что меня ждет. Библиотекарше, которая помогала мне подбирать литературу, я сказал, что это для доклада.

— Мрачноватая тема, — улыбнулась она. — Не повезло. В следующий раз постарайся получить рай.

Она вручила мне небольшую стопку, и я отправился в читальный зал. Понял я, конечно, далеко не все, однако мне хватило и картинок с языками пламени, горящими грешниками и дьяволом. В одной книге я прочел, что ад — это вечные муки в огне и жбре. В другой говорилось, что, по мнению некоторых, там, наоборот, царят холод и тьма, а еще в одной — что наша Земля и есть ад. С последним я готов был согласиться. Но если ученые не могут решить даже, что такое этот ад, как же мне понять, что меня там ждет? Я сложил всю стопку на край стола и подошел к библиотекарше, которая расставляла книги по полкам.

— А вы верите в ад? — спросил я.

Она прервала свою работу, отложив толстый том, и выпрямилась. Сплетя пальцы, несколько секунд смотрела куда-то в пространство, потом огляделась по сторонам и, убедившись, что рядом никого нет, наклонилась ко мне и проговорила:

— Нет. Не верю. По-моему, это просто чушь.

От нее приятно пахло. Пахло надеждой.

— Спасибо, — сказал я.

— Только в докладе ничего такого не упоминай, — предупредила она.

Я вышел из библиотеки, продолжая думать о том, что она сказала. Просто чушь. Ад — это просто чушь. А ведь она, наверное, целую кучу книг перечитала.

По-настоящему страх не уходит никогда. Можно днями и неделями считать, что все нормально, но на самом деле ужас внутри тебя никуда не девается, он просто утихает на время. Сравнить это чувство я могу лишь с тем, что испытал однажды, когда мне было лет шесть и моя жизнь еще не пошла наперекосяк. Одним теплым летним вечером, когда толком и не стемнело, меня все равно отправили спать. Окно оставалось открытым, и снаружи долетали голоса игравших в футбол ребят постарше и соседей, переговаривавшихся у себя в саду. Даже мама еще не заходила в дом. Я не чувствовал ни малейшей усталости, меня тянуло на улицу, ко всем остальным, и я ворочался без сна, недовольно бурча себе под нос. Потом мне захотелось пить. Я спустился вниз, попросить маму дать мне воды или сока и, может, еще чего-нибудь перекусить. Входная дверь оказалась закрыта — странно, обычно мама оставляла ее распахнутой, когда сидела в саду. Я дернул дверь на себя — и замер перед серебристо-серой звенящей тишиной. Шагнув через порог, я огляделся по сторонам. Вокруг не было ни души. Дома стояли темными, в окнах ни единого огонька. Куда все делись? Что случилось с миром? В свои шесть лет я до ужаса перепугался и бросился по улице, крича и барабаня в двери. Я одолел уже полквартала, когда услышал сзади голос мамы. Оглянувшись, я увидел, как она бежит ко мне в одной ночной сорочке, развернулся и со всех ног кинулся навстречу. Она схватила меня в охапку.

— Господи, Дональд, что с тобой? Ты хочешь всех соседей перебудить?

— Все внизу разговаривали, и я спустился попить.

— Сейчас час ночи!

— Но я ведь слышал людей на улице!

— Это было пять часов назад! Ты пять часов проспал!

Я был сбит с толку. Не мог я заснуть! Я же не помнил этого, да мне и вообще не хотелось спать!

Окна зажигались одно за другим, соседи выглядывали на улицу, и мама потащила меня домой, с извиняющейся улыбкой махая им рукой, показывая на меня и пожимая плечами. Я еще не оправился от испуга и замешательства, однако прежний кошмар уже отпустил. Так вот тот ужас, который я ощутил, выйдя на обезлюдевшую улицу, ужас шестилетнего ребенка, решившего, что миру пришел конец и он остался один в темноте, — этот ужас не оставляет меня с самого дня трагедии. Конечно, он не стоит у меня перед глазами все время — иногда отступает, но даже тогда он никуда не уходит, он просто затаился, прячется у меня за спиной. Что еще хуже — прогнать его никому не под силу, и мама, бегущая ко мне по темной улице, не заставит его исчезнуть.

Мы уехали из города не только из-за того, что я забрался на участок родителей того мальчика и мама боялась столкнуться с ними лицом к лицу. Дело было еще и в ребятах постарше, подростках.

Первый раз это случилось всего через несколько дней после трагедии. В начале вечера в дверь постучали, мама открыла, и я из задней комнаты услышал чей-то незнакомый голос. Я ничего плохого и не подумал, но дверь вдруг захлопнулась, а через секунду мама, появившись на пороге, велела мне отправляться к себе в спальню. Голос у нее скрежетал, как наждак по камню, так что я поскорее прошмыгнул по лестнице наверх и юркнул в постель. Стояло лето, и окно не закрывали, так что я слышал, как на улице кто-то переговаривается, и все не мог понять, в чем же дело. Через пару минут я не выдержал, поднялся и выглянул наружу. На тротуаре перед нашим домом тусовалась компания, как мне показалось, совсем взрослых парней, хотя на самом деле им было вряд ли больше, чем мне сейчас. Просто стояли и болтали в душных летних сумерках — двое с велосипедами, некоторые с банками то ли газировки, то ли чего покрепче в руках. Я не увидел в них ничего опасного и не представлял, что они могли сказать маме, чтобы она захлопнула дверь у них перед носом и потом так странно разговаривала. Вдруг один из них поднял голову и заметил меня в окне. Не говоря ни слова, он указал на меня другим, и все повернулись в мою сторону. Реакция последовала неожиданная — кто-то заулюлюкал, кто-то изобразил деланый испуг, и я услышал, как они выкрикнули какое-то непонятное слово. Один из них швырнул пустую банку; она не долетела до окна и упала на живую изгородь, отделявшую наш двор от соседского. В этот самый момент показалась полицейская машина — мама, видимо, бросилась к телефону, прежде чем я успел даже взбежать по лестнице. Выкидывая на бегу свои банки, подростки кинулись врассыпную. Когда полиция уехала и мама разрешила мне спуститься, я спросил, что они сказали ей, но она не захотела говорить. Вымученно улыбнувшись, она потрясла головой и ответила, что они просто глупые мальчишки.